Дипломат

А в этом зловещем безмолвии повинны были, в сущности, Амир-заде и Гордиан. Их вражда словно нарастала с каждой минутой, и казалось, вот-вот должна наступить развязка. Несомненно, присутствие иностранцев еще подливало масла в огонь. Мак-Грегор чувствовал это и думал о том, что нужно выбираться из Тахт-и-Сулеймана как можно скорее. Его тревожила эта неожиданная тишина; у курдов в обычае оживлять трапезу смехом и беседой. Надо было как-то разрядить атмосферу.

Мак-Грегор прямо приступил к делу, приведя слова муллы До-Пиаза о том, что молчаливая трапеза – это трапеза мыслителей, неспособных проглотить собственные мысли. Это был наполовину упрек, наполовину вызов, но он достиг цели, потому что все сейчас же стали наперебой вспоминать разные другие определения муллы До-Пиаза. Впрочем, большинство определений принадлежало вовсе не мулле, а самим собеседникам, так как всякому хотелось процитировать определение, никогда не слышанное другими.

Первым подхватил реплику Мак-Грегора отец Дауд. Не жалея ради красного словца самого себя, он дал определение ангела: небесный сплетник. Тогда Гордиан, чтобы польстить Дауду, сказал, что один ангел на земле стоит четырех в небесах. Дауд рассмеялся и ответил определением льстеца как человека, избравшего доходное ремесло. Вспомнив подходящие к случаю слова муллы, Мак-Грегор возразил, что не любящий льстить есть человек правдивый, а потому в нем каждый видит врага. Амир-заде тоже не захотел остаться в стороне от этого маленького состязания и сказал, что единственный всеми признанный друг – кубышка с золотом. Гордиан, разумеется, с этим не согласился. Золото, сказал он, это пот земли. Земля, сказал он, это кровь солнца. А солнце, сказал он, это крохотная слезинка, пролитая небесами. Но Амир-заде не смутился. Язык поэта, возразил он, это нищий, выпрашивающий слова. Желая унять расходившихся соперников, Дауд сказал, что спор – это ошибка, допущенная при сотворении мира. Но тут и Салим вставил свое слово. В сотворении мира, сказал он с бледной улыбкой на губах, повинны курды: нужны были курды, и потому пришлось сотворить мир.

Все похвалили Салима за удачный ответ, но тут снова вмешался Амир-заде. Он не стал приводить новых определений, а раздраженно пожаловался, что хотя мир и существует ради курдов, но много ли земли дано курду в этом мире? Непосредственно взывая к Салиму, он спрашивал, неужели курду суждена участь трусливых пастухов, смиренных крестьян, жалких ремесленников – рабов политики?

– Разве ты ничего лучшего не ждешь от курдов? – спросил Гордиан.

– Это ты от них не ждешь ничего лучшего, – сердито возразил Амир-заде. – Ты хочешь, чтобы мы растрачивали свое время на советы, решения и политическую болтовню. Разве это жизнь для курда? Только что мы вернулись с совета в Сеннэ и уже собираемся на новый совет в Соудж-Булаге. Так ли должны проводить свои дни воины мукри?

Безобразное лицо Гордиана искривилось в насмешливой гримасе. – Так как же, превратимся мы в шайку воров, – спросил он Салима, – или будем жить, как люди?

Споря, они оба все время обращались к Салиму. Мак-Грегор видел, что Салим одинаково внимательно выслушивает обоих, и понимал, что все это – продолжение давней борьбы за влияние на Салима. Сейчас эта борьба особенно обострилась.

– Разбойниками мы были и разбойниками остались, – горячо выкрикнул Амир-заде. – Да, мы привыкли проливать кровь, затевать драки, сеять беспорядок и смуту. Мы – грабители, головорезы, насильники и злодеи и можем гордиться этим; человечность и сострадание нам чужды, и мы презираем убогие одежды мирной мудрости. Таковы курды и таковы мукри. Бог создал нас разрушителями, и, волей бога, наш удел – разрушать.

– Моему родичу запали в душу глупые слова из «Бустан эс Сиака», – сказал Гордиан. – Но там говорится также, что мы народ храбрый, не знающий страха, гостеприимный, непревзойденный в правдивости и чести, что лик наш ясен и черты приятны и мы наделены всеми дарами красоты и добронравия. Я утверждаю, брат, что наша жестокость – плод ошибки и наши опустошительные набеги – следствие заблуждения. Уж если нам и есть чем гордиться, так скорее нашей независимостью, унаследованной от предков, независимостью всех курдов. Никому и никогда не удавалось покорить курдов – ни персам, ни ассирийцам, ни парфянам, ни грекам, ни римлянам, ни арабам, ни монголам, ни туркам. Во все века мы сохраняли свой язык и свою культуру, и мы должны стремиться к тому, чтобы сохранить их и впредь путем объединения всех курдов…

Гордиан был настолько сильнее в споре, что Мак-Грегору на мгновение даже стало жаль Амир-заде. Рыжий курд был словно большой красивый ребенок, пытающийся справиться с тем, что ему не под силу. Он должен был приноравливать свои доводы к возражениям Гордиана.

– Если уж нам добиваться объединения курдов для какой-то цели, – сказал Амир-заде, – так объединимся чтобы вместе ударить на луров к югу и на азербайджанцев к востоку.