Дипломат

– Вздор! – загремел Асквит. – Вы ведете себя совершенно бессмысленно. Если вы считаете, что Кэтрин валяет дурака, так скажите ей об этом прямо, выругайте ее. Она очень многого ждет от вас, и ваша ругань пойдет ей на пользу.

Мак-Грегор предпочел не спорить.

– Мы все это уладим, – сказал Асквит. – Вы хотите с ней повидаться?

– Ничего не имею против.

– Пойдемте сегодня вечером в отель «Савой» со мной и с Джейн. Кэти там будет. Должно быть, с Эссексом. – Асквит усмехнулся. – Я не прочь посмотреть на вас с Гарольдом.

– А что там, прием?

– Нет. Неофициальная встреча делегатов и сотрудников ООН. Так что вы имеете все основания присутствовать. Можете не стесняться и не считать себя лишним.

Мак-Грегор, сощурив глаза, объявил, что и не думает стесняться.

– Вот и отлично, – сказал Асквит. – Там вы можете всласть наговориться о вашем Азербайджане. Было бы неплохо, если бы вам удалось повлиять на нужных людей, а может быть, и на Эссекса.

– Я думал, что заявление Эссекса о независимости курдов вызовет протесты. – Мак-Грегор все время ждал случая спросить об этом Асквита.

– Протесты? Чьи?

– Со стороны Турции, Ирана, Ирака.

– Еще что! Станут они протестовать, когда Эссекс предлагает им разрешение курдской проблемы. Плохо им, что ли, иметь по соседству упорядоченный и усмиренный англичанами Курдистан. Не беспокойтесь, Мак-Грегор, никто протестовать не будет, кроме самих курдов, вас, русских и больного шейха племени мукри.

– Вы не знаете, как его здоровье? – спросил Мак-Грегор.

– Нет. Но могу узнать, если хотите.

– Вы можете это сделать негласно?

– У меня есть старый приятель в Тегеране, и, конечно, у нас немало агентов среди мукри. – Асквит взял со стола свою трость и встал. – Так я заеду за вами в семь. Где вы живете?

Мак-Грегор дал свой адрес, и, прежде чем выйти из ресторана, они немного поспорили о том, кто будет платить по счету. Наконец Асквит сказал: – Платите. Если уж вы такой щепетильный, то платите. – Они расстались на углу. Асквит пошел к Уайтхоллу, а Мак-Грегор пересек Трафалгар-сквер и вошел в Национальную галерею. Почему уж заодно не окунуться сегодня и в этот сложный и непонятный мир?

Быть может, Мак-Грегор понимал в искусстве больше, чем ему самому казалось, но все же он растерялся среди окружавших его сокровищ. Он попытался в один день постичь всю сущность искусства, и то, что это оказалось невозможным, он принял как новое поражение. Перед ним встала еще одна неразрешимая проблема, и Мак-Грегор, не находя решения, только спрашивал себя, сколько их еще будет.

Однако поведение Эссекса вынуждало Мак-Грегора к действию – он понимал, что долго так продолжаться не может. Он искал здравого решения вопроса, потому что был по натуре человек здравомыслящий, но он не видел другого выхода из положения, кроме как уйти из департамента по делам Индии и, махнув на все рукой, вернуться в Иран или же остаться на службе и продолжать писать доклады. Он знал, что ни то, ни другое ничего не решит. Все это было не то, что нужно.

Мак-Грегор остановился перед картиной, показавшейся ему знакомой. Он видел ее впервые в жизни, но, посмотрев на название, тотчас же вспомнил, что об этой картине говорила ему Кэтрин. Это была «Аллея в Миддельхарнисе» Гоббемы, того самого, про которого Кром, умирая, сказал: «Как я любил тебя, Гоббема». Пейзаж действительно напоминал тополевую аллею, возле которой избивали Джавата и капитана. Именно там Мак-Грегор особенно остро ощутил, что в его жизни наступает перелом, что он должен сделать выбор, но в Лондоне он не знал, как сделать этот выбор.

Теперь он понимал, насколько глупо было его намерение выступить против Эссекса во время беседы с корреспондентами в Тегеране. Кто он такой, чтобы делать публичные заявления? Хорошо, что он ничего не сказал; никто и не стал бы его слушать. Здесь, в Лондоне, где все стало на свое место, это особенно ясно. Мак-Грегор не знал, как нужно действовать через печать, и боялся обращаться к ней. Но, с другой стороны, как опровергнуть Эссекса и высказаться самому, если не через печать – прямо или косвенно?

Судьба, видимо, хотела подсказать Мак-Грегору именно это решение, ибо когда он вернулся домой из галереи, ему представился случай опровергнуть в печати точку зрения Эссекса. В гостиной пансиона миссис Берри его дожидался посетитель. Это был человек уже немолодой, но крепкий, в добротном драповом пальто; загорелая лысина, окруженная редкими волосами, указывала на то, что он привык ходить без шляпы. У него были седые усы и густые брови. При появлении Мак-Грегора он встал и поздоровался с ним, назвав его по имени. Потом, быстро, но отчетливо выговаривая каждое слово, сообщил, что он из «Дейли уоркер», и назвал себя – доктор Росс. Мак-Грегор сразу вспомнил это имя, в свое время довольно известное в медицинском мире, и, недоумевая, что этому незаурядному человеку может быть от него нужно, повел своего гостя наверх.