Дипломатическая тайна

Один человек отмечает в Москве движение поезда, который везет на юго-восток дипломатического курьера Жукова, с красным кожаным пакетом в походной сумке. А другой, в непромокаемом брезентовом пальто, прохаживается вдоль поезда, гуляет по перрону на станциях и меньше всего обращает внимание на красивую даму в превосходно сшитом дорожном полумужском пальто. Дама тоже его не замечает, читает книги, покупает на станциях цветы у мальчишек в полосатых рваных халатиках.

Между тем у этих двух людей, которых разделяет громадное расстояние, увеличивающееся с каждой минутой, мысли странно сходятся. Человек в Москве хочет сделать так, чтобы дипломатический курьер Жуков был тем крючком, который схватит острозубая щука. Человек в брезентовом пальто в поезде Москва – Ташкент хочет, чтобы таким же крючком была красивая женщина из международного вагона. И когда ему удается угадать странное, не совсем обычное внимание, которое вызывает дама у окружающих, он доволен. Это дает ему возможность более свободно прогуливаться по всему поезду и очень внимательно рассматривать толпу на перроне станций.

Курьерский номер 2 бежит зеленой плодородной долиной и по расписанию, ровно в десять часов утра, на пятый день, останавливается у низкого белого здания станции Ташкент.

* * *

За Аральским морем, в плодородной долине Средней Азии выстроили чиновничий русский город с одноэтажным белым губернаторским домом, с офицерским особняком в три окна. По линейке провели улицы, выкопали по обе стороны оросительные каналы, выстроили два собора, казармы и поставили неуклюжие памятники. Обыкновенный губернский город с бульварами, городским садом и своим “домиком Петра Великого”, сложенным из известняка, сараем с памятной доской: “Здесь жил генерал Черняев в тысяча…”

Главная улица, конечно, называлась Соборной, затем шли Кауфманские, Черняевские и прочие, по фамилии генералов, которые из десятилетия в десятилетие продвигались по пескам и солончакам к плодородным долинам, где жили трудолюбивые и фанатически честные народцы. Их расстреливали из медных пушек, кололи штыками и гнали дальше и дальше на юго-восток, в безводные пустыни и в горы, пока однажды в Лондоне не остановили лихих генералов и полководцев ударом кулака по столу, и граница среднеазиатских владений не легла за оазисом Пенде у крепости Кушка. Отсюда прямой путь через Афганистан на Кандагар и Кветту – в Индию.

Вместе с лихими генералами и наполовину вымершими от малярии полками шли пристава, податные инспектора, священники, жандармские офицеры – оседали, строили дома с флигельками, разводили огороды, посылали детей в гимназию, ходили по воскресеньям и праздникам в собор и вечером в клуб. Постепенно туземцы, то есть прежние фанатические и храбрые сарты, из мирных земледельцев превращались в торговцев фруктами, мелких комиссионеров, рабочих на хлопковых плантациях. Чиновники управляли, священники старались проповедовать мусульманам слово божие и получали субсидии под миссионерство. Край процветал и благоденствовал.

Иногда так называемое туземное население восставало и при помощи кремневых и охотничьих ружей и старых кривых сабель-клычей истребляло на время уездное начальство, но уже существовали Средне-Азиатская дорога, воинские эшелоны, вагоны “сорок человек и восемь лошадей”, драгунские эскадроны и туркестанские стрелковые полки. Так было недавно, на третий год войны, когда десятки тысяч туземцев были отправлены на фронт, на окопные работы, чтобы умереть от лютых морозов, от скоротечной чахотки и тифа.

Несколько позже произошла революция, и этот край, отделенный от Москвы и России ломаными линиями фронтов, также переживал революцию до тех пор, пока не осталось ни одного фронта, и с севера первые поезда привезли “центровиков”. Так назывались люди в кожаных куртках и суконных шлемах с красной звездой.

Русский город кончался на повороте от главной улицы длинной и уже не совсем ровной улицей, а на следующем повороте начинался старый город – обыкновенный азиатский город с глиняными безоконными, глухими переулками, базарами, пылью и песком. Линия трамвая еще пыталась приспособиться к более широкой улице, где мечеть, но в переулках и боковых уличках обнаруживалась самая настоящая Азия: зной, тишина и безлюдье.

* * *

Перси Гифт шел, углубляясь в переулки, изредка спрашивая у встречных дорогу, пока прямо из-за угла не появилась чайхана – лавочка с деревянным помостом, прикрытым тюфяками, и помятым самоваром. Несколько сартов и бухарцев в выгоревших от солнца халатах пили чай из плоских красных чашечек. Перси Гифт вошел в лавочку, отыскал хозяина, который в этот момент пробовал на зуб бухарский золотой, и спросил по-персидски:

– Не вы ли уважаемый брат уважаемого Ахмета Атаева?

Хозяин сдвинул на затылок тюбетейку, блеснул прищуренными глазками и вдавился в глиняную шину за занавеской, в задней стене лавочки. Перси пошел за ним.