Дипломатическая тайна

Чиновники министерства встречают послов у подъезда и мимо парных часовых в красных мундирах проводят их в зал. Чуть приподымаясь, задыхаясь от высокого воротника и негнущейся золотой груди, звеня орденами, встречает каждого соответственно рангу министр иностранных дел и председатель совета министров – Мирза Али-Мухамед. Сухая рука задерживается на более или менее продолжительное время и выскальзывает из руки гостя. На вызолоченных хрупких диванчиках послы с адъютантами и секретарями (в полной парадной форме, при орденах, в треуголке и при шпаге) сидят около пятнадцати минут, задыхаясь от жары в упругих мундирах. Слуги придвигают восьмигранные столики – шербет, крепкий вишнево-красный чай в граненых стаканчиках и конфеты.

Наконец звонит телефон, и секретарь в белом мундире с золотыми аксельбантами уходит в резную дверь. Он снова появляется и, приложив руку к круглой черной шапке с султаном, наклоняется над креслом Мирзы Али-Мухамеда. На мгновение все застывают и своих креслах, потом Мирза Али-Мухамед, сияя звездами, подымается с кресла, и вслед за ним встают его чиновники в белых мундирах, перетянутых золотыми шарфами, весь дипломатический корпус, и все мимо часовых проходят на парадное крыльцо.

Среди витых колонн шестьдесят человек сверкают на солнце тридцать второго градуса широты как чудовищные вызолоченные жуки под белыми и черными султанами и треуголками с перьями. Двадцать придворных карет вытягиваются длинной лентой, золотые жуки один за другим, по старшинству, занимают кареты. Кавалерийский эскорт в мундирах, напоминающих русских драгун, срывается с места, и кареты движутся в аллее, между шпалерами войск, за которыми узенькая цепочка толпы – мальчишки и бездельники, сбежавшиеся или согнанные с базаров. Пыльное облако поднимается над придворными каретами, над султанами и перьями, и золото тускло блестит сквозь белую едкую пыль улиц Мирата. Кареты направляются ко дворцу.

Желтыми четырехугольниками выстроены войска на площади перед дворцом.

От ворот дворца к подъезду – зелено-оранжевые полки гвардии повелителя. Длинноусые, похожие на древних галлов курды; черные, почти негры, воины из племен Южного Гюлистана и великолепные образцы старой, невыродившейся расы – арийские племена Северного Гюлистана. Но не эти – его оплот и опора, а горные ханы – иррегулярная кавалерия на единственных сохранившихся в Гюлистане конях арабской крови.

При Надир-шахе, когда границы его государства расползались на тысячи верст к югу, востоку и северу, данники привели тысячу арабских жеребцов и кобылиц в конюшни дворца, охраняемого родичами этих всадников, их предками, и предки оставили в наследство потомкам драгоценное наследие – неутомимых и быстрых коней.

Молодой секретарь французского посольства, почетный гость всех ипподромов европейских столиц, не выпуская монокля, рассматривает коней золотой масти, отражающих солнце на выгнутых крутых шеях н на крупах, вороных с белыми отметинами и белых серебряного отлива. Тысяча таких коней стоит четверти государственного долга Гюлистана.

Из тысячи всадников некоторые в зеленых чалмах (родичи пророка), и ни один не одет в европейское платье. Гвардия повелителя правоверных умеет хранить обычаи: ни одной нитки, сотканной руками чужеземцев, исключение – только оружие. Их карабины и автоматические пистолеты – последние образцы европейских оружейных заводов.

Кареты катятся в живом коридоре всадников и медленно поворачивают к подъезду. Гвардия отдает честь. От звезд и золотого шитья на мраморной лестнице играет широкий солнечный каскад и угасает в черной мраморной арке – вестибюле дворца. Послы идут вверх по широкой лестнице мимо дворцовой стражи с ятаганами, в малиново-золотой одежде. Это статуи, безжизненно неподвижные, – жизнь только в синеватых белках остановившихся глаз и в холодном блеске искривленной, чуть вздрагивающей стали в руках!

У дверей тронного зала послов встречают министры и брат повелителя – желчный, худой юноша в кавалерийском мундире. От церемонных поклонов чуть слышно звенят на груди аксельбанты и ордена.

Малиновый бархат, золотые кисти, тяжелые золоченые кресла и в потолке два больших электрических веера, отражающихся в хрустальных шарах люстры.

Церемониймейстер (самый толстый человек в Мирате) указывает места. Мирза Али-Мухамед, слегка волоча по паркету ноги, идет к тяжелой двери справа от трона, где стоит гигантского роста часовой. Он осторожно открывает дверь и проскальзывает плечом в узкую щель, в которую, кажется, не мог бы проскользнуть ребенок. Церемониймейстер поворачивается к двери и вытягивается так, что на одно мгновение исчезает его уродливая толщина и белые штаны с золотыми лампасами приподымаются на фут от пола. Дверь приоткрывается, и все поворачиваются с легким шумом, обращая лицо к двери, справа у трона. Этим легким шумом, вернее шелестом, пользуется веселый секретарь французского посла и шепчет: “Черт возьми!… Как импозантно!… И подумаешь, какая цена… Небольшой заем – всего миллион фунтов. Пустяки!”