Дипломатия

В 1890 году термин «блестящая изоляция» все еще являлся точной характеристикой британской внешней политики. Британские подданные с гордостью называли свою страну «маятником» Европы, вес которого не давал возможности ни одной из коалиций континентальных держав приобрести доминирующее значение. Зато само участие в альянсах было почти так же традиционно неприемлемо для британских государственных деятелей, как и для американских изоляционистов. И все же не пройдет и двадцати пяти лет, как англичане будут сотнями тысяч умирать на вязких глинистых полях Фландрии, воюя на стороне французского союзника против германского противника.

Дело в том, что в промежуток между 1890 и 1914 годами в британской политике произойдут знаменательные перемены. Самым интересным при этом было то, что человек, проведший Великобританию сквозь первый этап переходного периода, был самим олицетворением всего традиционного для Великобритании и британской внешней политики. Ибо маркиз Солсбери был образцом англичанина до мозга костей. Он являлся отпрыском древнего рода Сесилей, чьи предки служили первыми министрами британских монархов со времен королевы Елизаветы I. Король Эдуард VII, правивший с 1901 по 1910 год и, по сравнению с Сесилями, происходивший из «выскочек», как поговаривали, то и дело сетовал по поводу высокомерного тона, в котором беседовал с ним Солсбери.

Карьера Солсбери в мире политики была как бы предопределена и не потребовала особых усилий. Получив образование в Оксфорде в Крайст-Черч-колледже, юный Солсбери путеществовал по Европе, совершенствовал свой французский и встречался с главами государств. К сорока восьми годам, побывав в должности вице-короля Индии, он стал у Дизраэли министром иностранных дел и играл важную роль на Берлинском конгрессе, где вел большую часть повседневных переговоров. После смерти Дизраэли Солсбери принял на себя лидерство в консервативной партии и, если не считать последнего периода пребывания Гладстона у власти в 1892 — 1894 годах, выступал как ведущая фигура британской политики в течение последних пятнадцати лет XIX века.

В некоторых отношениях позиция Солсбери чем-то напоминала позицию президента Буша, хотя английский политик дольше занимал высший государственный пост страны. Оба государственных деятеля очутились в мире, менявшем свой облик к тому времени, как они пришли к власти, хотя этот факт тогда ни для одного из них не был очевиден. Оба оказали влияние на текущую политику тем, что знали, как обращаться с тем, что они унаследовали. Точка зрения Буша на мир была сформирована «холодной войной», во время которой он достиг видного общественного положения и завершением которой обстоятельства вынудили его руководить на самой вершине карьеры; Солсбери же сформировался в пальмерстоновскую эпоху абсолютного британского превосходства на морях и непримиримого англо-русского соперничества, причем в период его руководства страной и то и другое приходило к концу.

Правительство Солсбери должно было действовать в условиях падения относительного могущества Великобритании. Ее огромная экономическая мощь теперь стала параллельна германской; Россия и Франция расширяли имперское влияние и бросали вызов Великобритании практически везде. Хотя Великобритания в этом отношении все еще была ведущей державой, ее преобладание, характерное для середины XIX века, сходило на нет. Но точно так же, как Буш умело приспособился к тому, что он не в состоянии был предвидеть, к 90-м годам XIX века лидеры Великобритании признали необходимость подстраивать традиционную политику под возникающие в мире неожиданности.

Тучный и взъерошенный, лорд Солсбери внешне скорее казался олицетворением приверженности Великобритании к статус-кво, чем носителем перемен. Автор выражения «блестящая изоляция», Солсбери, как это представлялось, должен был бы проводить традиционную британскую политику, стойко и неколебимо противостоять за морем всем прочим имперским державам и вовлекать Великобританию в континентальные альянсы только тогда, когда это было последним усилием по предотвращению изменения соотношения сил агрессором. Для Солсбери островное положение Англии означало, что идеальной политикой была бы активность на морских просторах и отсутствие прочных и обязывающих связей с привычными континентальными союзами. «Мы рыба», — как-то безапелляционно заявил он.