Дипломатия

«Доктрина Никсона» также требует от находящихся под угрозой стран принимать на себя большее бремя применительно к защите при помощи обычных вооружений. Но что будет делать Америка, если страна, находящаяся под угрозой, будет рассчитывать на американскую поддержку независимо от того, сможет ли она нести свою долю усилий по обеспечению обороны — особенно перед лицом давления со стороны ядерной державы? По иронии судьбы упор, который делала администрация Никсона на обеспечение собственных национальных интересов, потенциально таил в себе стимул для прочих наций проигнорировать призыв к совершению больших усилий в области обороны. Ибо если определяющими на деле являются именно национальные интересы, то Америка обязана будет защищать любую территорию, значимую с точки зрения собственной безопасности, независимо от достоинств жертвы или ее вклада в обеспечение всеобщей безопасности. Вот тут-то и таятся все дилеммы, которые позднее выступят на передний план под рубрикой распределения бремени усилий в области обороны между всеми союзниками.

Отсюда следует, что «доктрина Никсона» имела в первую очередь отношение к кризисам в периферийных районах мира, не покрываемых официальными оборонительными союзами и испытывающих угрозу со стороны каких-нибудь советских марионеток, причем, как выяснилось, таких кризисов оказалось весьма немного. Пытаясь выработать «доктрину» для избежания повторного конфликта типа вьетнамского, администрация Никсона разработала такую доктрину, которая прежде всего относилась как раз к ситуациям, подобным вьетнамской, то есть таким, какие администрация была преисполнена решимости не повторять.

При этом к тому моменту, как Никсон вступил в должность, сами по себе отношения между Востоком и Западом крайне нуждались в пересмотре. Конфликт с Советским Союзом породил глобальные обязательства Америки, и требовалось заново рассмотреть стратегию этого конфликта в свете вьетнамской травмы. К тому же пересмотр становился затруднительным из-за того, что на протяжении всего периода «холодной войны» значительная часть внутренних споров относительно политики сдерживания велась в классически американских категориях, исключающих геополитику, когда одна из групп рассматривала внешнюю политику как раздел теологии, а ее оппоненты рассматривали внешнюю политику как раздел психиатрии.

Авторы политики «сдерживания» — Ачесон, Даллес и их коллеги, — несмотря на всю свою искушенность в вопросах внешней политики, рассматривали творение рук своих в основном под теологическим углом зрения. Поскольку они полагали, что советское стремление к мировому господству является врожденным, они не считали советских лидеров подходящими партнерами по переговорам, пока Кремль не откажется от своей идеологии. А поскольку основная задача американской внешней политики представлялась как обеспечение возможности свержения советской власти, всеобъемлющие переговоры или даже дипломатическая к ним подготовка являлись бесцельными (если не аморальными), пока достижение «позиции силы» не повлечет за собой перемену в постановке Советами целей и задач.

Общество, лишенное опыта в области неразрешимых конфликтов и обладающее всепобеждающей верой в компромисс как средство разрешения споров, оказывается в затруднении, когда от него требуется сохранять терпение при осуществлении столь косного курса. Многие из тех, кто верил в моральные аксиомы Ачесона и Даллеса, пытались ускорить наступление переговоров заявлениями о том, что советская система уже переродилась или находится на грани перерождения. Жажда американской общественности положить конец конфронтации сделала даже неумолимых последователей принципа «сдерживания» уязвимыми по отношению к изменениям в атмосфере, соответственно получившим наименование «духа Женевы» или «духа Кемп-Дэвида», когда государственным секретарем был Даллес.

Согласно учению «психиатрической школы», советские лидеры не слишком отличались от американских в своем стремлении к миру. Они вели себя непримиримо отчасти потому, что Соединенные Штаты вынуждали их чувствовать себя неуверенно. «Психиатрическая школа» призывала к терпению, с тем чтобы усилить миролюбивое звено советского руководства, которое, как утверждали, делилось на «ястребов» и «голубей» почти точно так же, как и американское правительство. Общенациональные дебаты во все большей и большей степени сводились к тому, сколь масштабны внутренние перемены в Советском Союзе, но не способны были разрешить основополагающую дилемму политики «сдерживания», не знающей середины между конфронтацией и статус-кво и не способной ответить на вопрос, по поводу чего вести переговоры.