Дипломатия

И все же любая прагматическая политика должна быть основана на каком-то определенном принципе, с тем чтобы тактическое искусство не превратилось в метод проб и ошибок. И таким заранее определенным принципом британской внешней политики была, независимо от того, признавала ли Великобритания это открыто или нет, концепция защитника равновесия сил, что в целом означало поддержку более слабого против сильного. Во времена Пальмерстона равновесие сил превратилось в столь само собой разумеющийся принцип британской внешней политики, что в теоретической защите он не нуждался; какая бы политическая линия ни проводилась в данный момент, она обязательно формулировалась в рамках необходимости защиты равновесия сил. Исключительная гибкость шла рука об руку с рядом конкретных задач практического характера. К примеру, решимость оберегать Нидерланды от попадания в руки какой-либо крупной державы сохранялась со времен Вильгельма III вплоть до начала первой мировой войны. В 1870 году Дизраэли следующим образом напомнил об этом принципе:

«Правительством данной страны всегда считалось, что в интересах Англии страны европейского побережья, простирающиеся от Дюнкерка и Остенде до островов Северного моря, должны находиться во владении свободных и процветающих сообществ, следовать делу мира, наслаждаться правами и свободами и следовать дорогами коммерции, обогащающими человеческую цивилизацию, и не должны попадать во владение какой-либо крупной воинственной державы...»[114]

Мерой изоляции германских лидеров могло бы, в частности, послужить то, что в 1914 году они были неподдельно удивлены, когда на германское вторжение в Бельгию Великобритания ответила объявлением войны.

В течение значительной части XIX века проблема сохранения Австрии считалась важной внешнеполитической задачей Великобритании. В XVIII веке Мальборо, Картерет и Питт несколько раз вступали в войну, чтобы не дать Франции ослабить Австрию. Хотя Австрии в XIX веке в меньшей степени следовало бояться французской агрессии, британцы все еще видели в Австрии, полезный противовес русской экспансии в направлении черноморских проливов. Когда революция 1848 года угрожала привести к развалу Австрии, Пальмерстон заявлял:

«Австрия находится в центре Европы и является барьером против проникновения, с одной стороны, и вторжения, с другой. Политическая независимость и свободы Европы связаны, по моему мнению, с тем, удастся ли сохранить целостность Австрии как великой европейской державы, и потому все, что имеет целью прямо, или даже косвенно, ослабить и расчленить Австрию, тем более лишить ее положения первоклассной великой державы и свести к второразрядному статусу, должно рассматриваться как величайшая опасность для Европы, с которой ни один англичанин не может смириться и которую необходимо предотвратить»[115].

После революции 1848 года Австрия стала непрестанно слабеть, а ее политика — приобретать хаотичный характер, и тем самым эта страна утрачивала прежнюю полезность в качестве ключевого элемента британской политики в Средиземноморье.

Английская политика стремилась не допустить оккупации Россией Дарданелл. Австро-русское соперничество было в основном сопряжено с русскими планами относительно славянских провинций Австрии, что всерьез Великобританию не затрагивало, а контроль над Дарданеллами не принадлежал к числу жизненно важных для Австрии интересов. Поэтому Великобритания пришла к выводу, что Австрия стала неподходящим противовесом России. Вот почему Великобритания осталась в стороне, когда Австрия потерпела поражение от Пьемонта в Италии и была разгромлена Пруссией в ходе соперничества за преобладание в Германии — поколением назад такого рода безразличие было бы немыслимо. Во второй половине века политику Англии будет предопределять страх перед Германией, а Австрия, союзник Германии, впервые будет фигурировать в расчетах Великобритании как противник.

В XIX веке никому бы не пришло в голову, что настанет день и Великобритания окажется в союзе с Россией. С точки зрения Пальмерстона, Россия «придерживалась системы всесторонней агрессии во всех направлениях, отчасти в силу личных качеств императора (Николая), отчасти в силу наличия системы постоянного правления»[116]. Через двадцать пять лет после этого подобная же точка зрения будет вновь высказана лордом Кларендоном, который заявит, что Крымская война была «битвой цивилизации против варварства»[117]. Великобритания потратила значительную часть столетия, пытаясь не допустить русской экспансии в Персии и на подступах к Константинополю и Индии. Понадобятся десятилетия германской воинственности и безразличия, чтобы главной заботой Великобритании с точки зрения безопасности стала Германия. Это окончательно произошло лишь к концу второй половины века.