Дипломатия

В 50-е годы Бисмарк проповедовал политику, которая была континентальным эквивалентом «блестящей изоляции», провозглашаемой Великобританией. Он настаивал на необходимости уклоняться от обязательств до тех пор, пока не понадобится бросить все силы Пруссии в помощь той стороне, которая в данный конкретный момент наилучшим образом служит национальным интересам Пруссии. Такого рода подход исключал альянсы, сковывающие свободу действий, и, кроме того, давал Пруссии больше возможностей, чем любому из ее потенциальных соперников. В 70-е годы Бисмарк в целях укрепления единства Германии вернулся к традиционному союзу с Австрией и Россией. Но в 80-е годы возникла беспрецедентная ситуация. Германия стала слишком сильной, чтобы находиться на обочине, ибо это могло бы повлечь за собой объединение против нее всей Европы. Не могла она более полагаться и на историческую, почти рефлекторную, поддержку России. Германия стала гигантом, нуждающимся в друзьях. Бисмарк разрешил эту дилемму путем полного изменения предшествующего подхода к внешней политике. Он более не мог воздействовать на равновесие сил, имея меньшее число обязательств, чем его потенциальный оппонент? Так что ж! Тогда он решил устанавливать отношения с большим числом стран, чем, соответственно, любой из возможных оппонентов. Это давало ему возможность выбирать из множества союзников в зависимости от обстоятельств. Отказавшись от свободы маневра, характерных для его дипломатии в течение двадцати лет, Бисмарк начал создавать систему альянсов, решительно задуманных, с одной стороны, для того, чтобы германские потенциальные противники не заключили союзы между собой, а с другой стороны, для того, чтобы держать под контролем действия германских партнеров. В каждой из бисмарковских, иногда довольно противоречивых, коалиций Германия всегда была ближе к каждому отдельно взятому партнеру, чем они по отдельности друг другу; и потому Бисмарк всегда обладал правом вето в отношении совместных действий, а также возможностью действовать самостоятельно. В течение десятилетия ему удалось заключить пакты с противниками своих союзников, так что он оказался в состоянии ослаблять напряженность со всех сторон.

Бисмарк начал эту новую политику в 1879 году заключением тайного союза с Австрией. Зная о недовольстве России вследствие Берлинского конгресса, он теперь надеялся выстроить преграду дальнейшей русской экспансии. Не желая, однако, чтобы Австрия использовала германскую поддержку, чтобы бросить вызов России, он таким образом обеспечил себе вето по поводу австрийской политики на Балканах. Теплота, с которой Солсбери приветствовал австро-германский альянс, — тут можно прямо сказать о библейских «приливах радости» — убедила Бисмарка в том, что не ему одному хочется поставить преграды русскому экспансионизму. Солсбери, без сомнения, надеялся на то, что теперь Австрия, поддержанная Германией, примет на себя британское бремя противостояния российской экспансии в направлении проливов. Вести бои за чужие национальные интересы было не в правилах Бисмарка. Ему особенно претило заниматься этим на Балканах, поскольку он с величайшим отвращением относился к сварам в данном регионе. «Этим конокрадам надо дать ясно понять, — ворчал он как-то по поводу Балкан, — что европейским правительствам незачем превращаться в пристяжных их похоти и соперничества»[204]. К несчастью для мира в Европе, его преемники позабыли эти слова предостережения.

Бисмарк предлагал сдерживать Россию на Балканах посредством союза, а не конфронтации. В этом смысле царю всегда угрожала бы изоляция. И он, полагая, что Великобритания является основным противником России, а Франция еще слишком слаба и к тому же слишком привержена республиканским принципам, чтобы быть надежным союзником, решил дать согласие на возрождение «Союза трех императоров», но на этот раз на базе «реальной политики».

Выгода альянса с основным оппонентом не сразу была понята австрийским императором. Он предпочел бы входить в одну группировку с Великобританией, с которой у него был общий интерес не допустить продвижения России к проливам. Но поражение Дизраэли в 1880 году и приход к власти Гладстона свели эти перспективы к нулю; участие Великобритании, пусть даже косвенное, в протурецком антирусском союзе теперь исключалось начисто.