Дипломатия

Отсутствие интеллектуальных корней было принципиальной причиной бесцельности германской внешней политики. Воспоминания о том, как Германия в течение столь долгого времени служила главным полигоном Европы, внушили ее народу глубоко укоренившееся чувство опасности. Хотя империя Бисмарка была теперь сильнейшей державой на континенте, германским руководителям всегда казалось, что их поджидает какая-то неясная угроза, о чем свидетельствовала их одержимость постоянной боевой готовностью, отягощенная воинственной риторикой — в своих планах войны германские штабисты всегда исходили из необходимости вести действия против всех германских соседей одновременно. Готовя себя к наихудшему из сценариев, они способствовали превращению его в реальность. Ибо Германия, способная победить коалицию из всех своих соседей, могла, само собой разумеется, без труда получить преобладание над каждым из них в отдельности. При виде военного колосса у своих границ соседи Германии объединялись в целях взаимной защиты, превращая германское стремление к безопасности в фактор, способствующий возникновению ощущения отсутствия безопасности.

Мудрая и сдержанная политика, возможно, отсрочила бы, а то и вовсе устранила бы маячившую впереди опасность. Но преемники Бисмарка, отбросив его сдержанность, все более и более полагались на силу как таковую, что подтверждалось одним из излюбленных их высказываний: Германия должна служить молотом, а не наковальней европейской дипломатии. Получалось, будто Германия потратила столько энергии на достижение государственного статуса, что у нее не было времени подумать, а какой же цели будет служить это новое государство. Имперская Германия так и не смогла выработать собственную концепцию национальных интересов. Захваченная эмоциями момента и стесненная потрясающим отсутствием понимания чужой психики, Германия в лице своих руководителей после Бисмарка сочетала воинственную агрессивность с нерешительностью, что ввергло страну поначалу в состояние изоляции, а затем в войну.

Бисмарк, используя сложнейшую систему альянсов для сдерживания множества партнеров и предотвращения перерастания противоречий во внезапно разразившуюся войну, потратил превеликое множество усилий, чтобы не допускать бахвальства германской мощью. У преемников Бисмарка не хватало терпения и искусства для осуществления задачи такой сложности. Когда император Вильгельм I умер в 1888 году, его сын Фридрих, чей либерализм так тревожил Бисмарка, правил всего лишь девяносто восемь дней, став жертвой рака горла. Его сын и преемник, Вильгельм II, своей театральной аффектацией вызывал у наблюдателей неуютное ощущение того, что правитель самой могучей нации Европы ведет себя сумасбродно и незрело. Психологи объясняли беспредельную задиристость Вильгельма попыткой компенсации за рождение с деформированной рукой — увечье такого рода было нестерпимо для члена прусской королевской фамилии, беспредельно преданной военным традициям. В 1890 году юный и изломанный душой император сместил Бисмарка, не желая править в тени столь внушительной личности. С тех пор именно кайзеровская дипломатия стала самой главной с точки зрения мира в Европе. Уинстон Черчилль весьма сардонически обобщил сущность личности Вильгельма:

«Все сводилось к тому, чтобы расхаживать с важным видом, вставать в позу и бряцать не вынутым из ножен мечом. Все, чего ему хотелось, — это ощущать себя подобием Наполеона и походить на него, но — без участия в его битвах. Само собой разумеется, на меньшее он был не согласен. Если кто-то мыслит себя вершиной вулкана, то все, что от него требуется, — это дымить. Вот он и дымил, испуская столб сажи днем и искря по ночам, что и могли наблюдать те, кто стоял в отдалении; медленно и верно встревоженные наблюдатели собирались вместе и объединялись ради совместной защиты.

...Но под всей этой показной мишурой и парадным мундиром находился весьма ординарный, тщеславный, однако в целом вполне доброжелательный человек, надеявшийся сойти за второго Фридриха Великого»[214].