Дипломатия

При том, что Германия делала акцент на развертывание боевых порядков против Франции, при том, что наиболее вероятным местом возникновения конфликта была Восточная Европа, преследовавший Бисмарка кошмарный вопрос: «что будет, если война будет идти на два фронта?» трансформировался в кошмарный вопрос Шлиффена: «что будет, если война не будет идти на два фронта?» Если бы Франция заявила о своем нейтралитете в балканской войне, то Германия могла бы оказаться перед лицом опасности объявления войны Францией по завершении русской мобилизации, как это уже разъяснил Обручев, находясь по ту сторону разграничительной линии. Если бы, с другой стороны, Германия проигнорировала предложенный Францией нейтралитет, то план Шлиффена поставил бы Германию в крайне неудобное положение из-за своего нападения на невоюющую Бельгию, чтобы нанести удар по невоюющей Франции. Тогда Шлиффену предстояло бы изыскать предлог для нападения на Францию, даже если бы она осталась в стороне. Он сотворил немыслимый критерий признания Германией нейтралитета Франции. Германия будет считать Францию нейтральной только тогда, когда та согласится передать Германии одну из своих главнейших крепостей, – иными словами, только в том случае, если Франция отдаст себя на милость Германии и откажется от своего статуса великой державы.

Полнейшая путаница из общих политических альянсов и взрывоопасных военно-стратегических планов гарантировала обильное кровопускание. Баланс сил лишился даже подобия гибкости, наличествовавшей на протяжении XVIII и XIX веков. Где бы ни разразилась война (а наиболее вероятным местом ее возникновения были бы Балканы), план Шлиффена предусматривал, чтобы сражения начального этапа происходили на Западе, причем между странами, практически не имеющими никаких интересов непосредственно в данном кризисе. Внешняя политика была принесена в жертву военной стратегии, сводившейся на этот раз к игре, в которой фишки выбрасываются только один раз. Более бездумного технократического подхода к войне даже трудно было себе представить.

И хотя военные руководители обеих сторон настаивали на войне максимально разрушительного типа, они хранили зловещее молчание по поводу политических последствий их военно-технических решений. Как будет выглядеть Европа в результате войны такого масштаба? Какие перемены оправдывают запланированное ими побоище? Не существовало ни единой конкретной претензии со стороны России к Германии или хотя бы одного требования со стороны Германии к России, которые заслуживали бы развязывания войны местного значения, не говоря уже о всеобщей войне.

Дипломаты обеих сторон также хранили молчание, в основном потому, что не понимали политических последствий от бомб замедленного действия для их стран, и еще потому, что националистическая политика каждого государства не давала им возможности беспрепятственно бросить вызов партии войны в своих странах. И этот заговор молчания не дал возможности политическим руководителям всех крупных государств запрашивать военные планы, чтобы установить хоть какое-то соответствие между военными и политическими целями.

Учитывая, какая в итоге получилась катастрофа, мы не можем не поражаться, с каким сверхъестественным легкомыслием европейские лидеры встали на такой гибельный курс. Прозвучало на удивление мало предупреждений, и почетным исключением было заявление Петра Дурново, бывшего российского министра внутренних дел, ставшего членом Государственного совета. В феврале 1914 года – за полгода до начала войны – он направил царю пророческий меморандум:

«Главная тяжесть войны, несомненно, выпадет на нашу долю, так как Англия к принятию широкого участия в континентальной войне едва ли способна, а Франция, бедная людским материалом, при тех колоссальных потерях, которыми будет сопровождаться война при современных условиях военной техники, вероятно, будет придерживаться строго оборонительной тактики. Роль тарана, пробивающего самую толщу немецкой обороны, достанется нам…»[279]

По оценке Дурново, все эти жертвы окажутся напрасными, так как Россия будет не в состоянии обеспечить себе территориальные приобретения постоянного характера, воюя на стороне Великобритании, своего традиционного геополитического противника. Хотя Великобритания признает территориальные приобретения России в Центральной Европе, дополнительный кусок Польши лишь усилит уже существующие центробежные тенденции внутри Российской империи. Прибавление в численности украинского населения, по словам Дурново, может ускорить требования о независимости Украины. В силу этого победа может принести иронический по смыслу результат, приведя к этническому взрыву такой силы, который превратит царскую империю в Малороссию.

И даже если Россия воплотит в жизнь многовековую мечту о завоевании Дарданелл, то, как подчеркивает Дурново, такого рода успех окажется стратегически пустым: