Дипломатия Франклина Рузвельта

Там же, в Квебеке, за три месяца до компромиссной Тегеранской конференции, Рузвельт и Черчилль обозначили свою жесткость в вопросе о ядерном оружии. Они заключили между собой соглашение о взаимном сотрудничестве, более интересное тем, что в нем не было сказано, чем тем, что было. Исключение Советского Союза из числа "приобщенных" не могло не иметь далеко идущих последствий. (Впрочем, и для Черчилля означенное сотрудничество было с 1942 года урезанным.) Оставляя за собой монополию, США тем самым весьма красноречиво показывали, какой порядок вещей их более всего устраивает. Обещание в 1943 году расширить обмен информацией с Лондоном при одновременном запрете всех возможных обсуждений этого вопроса с СССР говорило о том, кто является привилегированным союзником Вашингтона и на кого прежде всего будут полагаться американцы при строительстве послевоенного мира.

Согласие Рузвельта на расширение обмена информацией с Англией, вероятно, проистекало из того, что Рузвельт не верил в индустриальные возможности своего союзника, в то, что англичане, находящиеся на грани экономического истощения, способны, даже получив доступ к атомным секретам, осуществить столь масштабные инженерно-конструкторские работы. Как бы там ни было, 19 августа 1943 года Рузвельт и Черчилль подписали обязательство "никогда не использовать это оружие друг против друга и против третьей стороны без взаимного согласия". На фоне советско-американского отчуждения лета 1943 года, когда США копили силы, а СССР сражался за национальное выживание на Курской дуге, американо-английское согласие в атомных делах говорит о строе мыслей президента. Создавался союз, защищенный готовящимся "сверхоружием", для гарантирования западного варианта послевоенного устройства. "Если Россия выйдет из войны приближаясь к овладению атомной бомбой и выявит намерения расширенного контроля в европейской зоне, Англия могла бы эффективно противостоять ее планам", - полагали американцы в Квебеке.

Нет сомнения, что Рузвельт был мастером оперирования в ситуации политической многополярности на внутренней арене. Он всегда стремился разделить власть и ответственность между самыми различными ведомствами. То же он делал с ближайшими сотрудниками и помощниками. Вольно или невольно он противопоставлял Уэллеса Хэллу, Стимсона - Моргентау, министерство финансов - государственному департаменту и так далее.

Американская пресса не знала степени причастности Рузвельта к процессу охлаждения отношений с СССР и поэтому она критиковала главным образом государственный департамент. Так, авторитетный военный обозреватель Дрю Пирсон заявил в печати, что глава госдепартамента Корделл Хэлл "давно известен своими антирусскими настроениями". Выступая по радио, этот же обозреватель обрушился на главных помощников Хэлла, на ведущих лиц госдепартамента: "Адольф Берль, Джимми Данн, Брекенридж Лонг хотели бы на самом деле, чтобы Россия подверглась как можно более обильным кровопусканиям - и русские знают это".

Государственному секретарю пришлось приглашать советского поверенного в делах А. А. Громыко для опровержения обвинений. И хотя все требования формальной дружественности были соблюдены, в отношениях двух величайших стран антигитлеровской коалиции царило жестокое похолодание. Летние битвы 1943 года в центре России Советская Армия вела собственными силами. Определенное увеличение материальных поставок по ленд-лизу не могло служить достаточным прикрытием хладнокровного калькулирования Белого дома.

Во все большей степени Рузвельт ощущал недовольство советского руководства тем, что, принимая на себя основную тяжесть войны, СССР не участвовал в важнейших дипломатических переговорах, на которых американцы и англичане решали в свою пользу вопросы послевоенного устройства. В конце августа 1943 года Сталин написал Рузвельту: "До сих пор все было так: США и Британия достигают соглашения между собой, в то время как СССР информируют о соглашении между двумя державами, как третью, пассивно наблюдающую сторону".

Особенно возмутило Сталина то, как западные союзники определили судьбу Италии. Было ясно, что англосаксы намерены решать главные мировые вопросы не привлекая того союзника, который платит основную плату в мировой битве.

Скорее всего, у Рузвельта в эти дни, недели и месяцы были большие сомнения в том, не переиграл ли он. Отзыв Литвинова из Вашингтона (и Майского из Лондона) говорил о серьезности, с какой в Москве воспринимали обращение с СССР как с союзником второго сорта. Если США могут с такой легкостью игнорировать СССР в период важности его для своей безопасности, то почему нельзя представить, что Вашингтон на определенном этапе пойдет на сепаратный сговор с Гитлером (или с кем-нибудь из его преемников), как уже произошло в случае с итальянским перемирием, когда Америка посчитала Бадольо достойным партнером вне зависимости от того, что о нем говорят и думают другие. Разве на фоне этой сделки фантастичным было представить компромисс на Западе в условиях продолжающейся борьбы на Востоке?