Дипломатия Франклина Рузвельта

Дело не ограничилось внутренними обсуждениями. В Тегеране и Рузвельт и Черчилль одобрили намерение Советского Союза произвести изменения границы между СССР и Польшей. Черчилль это сделал в первый же день встречи, вечером. Рузвельт тогда выждал паузу. Но в последний день конференции он абсолютно недвусмысленно заявил Сталину, что одобрил бы перенос восточной польской границы на запад, а западной польской границы - до реки Одер. Правда, Рузвельт сделал оговорку, что потребность в голосах польских избирателей на президентских выборах 1944 года не позволяет ему принять "никакое решение здесь, в Тегеране, или наступающей зимой" по поводу польских границ. Склонившись над картами, Черчилль и Сталин обозначили то, что Черчилль назвал "хорошим местом для жизни поляков", их новые границы. Рузвельт фактически присоединился к этому.

Именно как достижение компромисса воспринимал Рузвельт советско-американское понимание на конференции по всем основным вопросам. Эта идея отражена в едином коммюнике и во всех последующих комментариях президента. И когда Рузвельт 3 декабря вылетел из Тегерана в Каир, он был доволен: его план продвижения к искомому послевоенному миру реализуется. Он установил рабочие отношения с СССР, он нащупал возможности компромисса по польскому вопросу, он нашел в СССР понимание относительно будущей роли Китая, Западной Европы, проектов построения иного, отличающегося от предвоенного, мира. Обещание СССР выступить против Японии облегчало выполнение азиатских планов Америки. Дела шли желаемым образом.

Полагаем, не будет ошибкой сказать, что в ходе тегеранской встречи "большой тройки" Рузвельт сделал коррективы в своем стратегическом плане создания опеки "четырех полицейских" и расклада сил внутри четырехугольника. Сущность этих корректив заключалась в том, что президент пришел к выводу о возможности достаточно тесных и взаимовыгодных советско-американских отношений в будущем. Мир, в котором США и СССР станут друзьями, определенно виделся как более стабильный, более упорядоченный. Две сверхмощные державы, найдя общий язык, самым надежным образом гарантировали бы мир от войны.

Рузвельт, несомненно, ощущал успех, и он покинул Тегеран будучи убежденным, что его стратегическая линия в мировой дипломатии начала реализовываться в самых существенных своих аспектах. Теперь, в свете тегеранских договоренностей, он гораздо меньше опасался американских изоляционистов (ужас перед которыми, порожденный в 1919 - 1921 и 1935 годах, постоянно его преследовал), он верил, что сумеет убедить конгресс и общественность в необходимости выхода США на подлинно мировые позиции.

Далек был от этого оптимизма Черчилль. Идену, Морану и послу в Москве Керру он сказал после Тегерана: "Может быть еще одна кровавая война. Мне не хотелось бы видеть ее. Я хотел бы проспать. Я хотел бы спать на протяжении миллиарда лет".

Его врач отметил охватившую премьера - и столь нехарактерную для него - черную меланхолию. Но несмотря на явное физическое истощение, Черчилль отправился в Италию к генералу Г. Александеру. "Он может быть нашей последней надеждой на спасение. Мы должны что-то делать с этими проклятыми русскими".

Идейная установка Рузвельта в данном случае была противоположна тому, что выше уже называлось "рижской аксиомой" - предположению, что СССР руководствуется идеей победы коммунизма во всей Европе. Рузвельт выработал собственное представление о сути советской внешней политики. Он исходил из того, что СССР готов к коллективному сотрудничеству в послевоенном мире, что он может быть лояльным партнером и в интересах Америки достичь этого партнерства.

Перемены (или коррективы) в стратегическом видении президента, видимо, лучше всего иллюстрирует его вторая (после Тегерана) встреча с Черчиллем в Каире. У президента уже не возникало желания вызывать для закрытых бесед Чан Кайши, он был гораздо более холоден и менее уступчив с англичанами. Китайцы не получат всей обещанной прежде помощи. А вот подготовка высадки во Франции, которая даст американцам контроль над Западной и Центральной Европой, должна быть ускорена. В Чунцине Чан Кайши почувствовал, что его акции падают. Это видно из телеграммы генералиссимуса высокому американскому покровителю во время второй каирской конференции англо-американцев. Чан Кайши писал, что союзники оставляют Китай беззащитным перед механизированной мощью Японии.

Жесткость Рузвельта в Каире выразилась, помимо прочего, в том, что он в одностороннем порядке принял решение о главнокомандующем войсками союзников на Западе. Им будет генерал Эйзенхауэр. И когда президент и премьер-министр подъехали к сфинксу, смотревшему на них "с высоты сорока столетий", они напряженно молчали. И Рузвельт молчал, когда Черчилль говорил о размножающихся, как мухи, русских, которые превзойдут по численности белое население Англии и Соединенных Штатов.