Дипломатия Франклина Рузвельта

В начале марта 1944 года Эйзенхауэр получает от Рузвельта инструкции, предполагающие сотрудничество с провинциальными выборными лицами в противовес центральной французской власти, создание которой откладывалось на неопределенный период времени. Эйзенхауэру запрещалось жертвовать хотя бы частью прерогатив. Посол США в комитете де Голля Вильсон описал Эйзенхауэру прием в Белом доме, во время которого президент высказал свое мнение, что Франция не нуждается в сильном центральном правительстве. "По его мнению, - пишет Вильсон, - в период, последующий за освобождением и до того времени, пока потрясенные французы не придут в себя и не станут готовы обсуждать конституционные вопросы, Франция будет управляться местными властями в департаментах и коммунах, как это в действительности имело место многие годы третьей республики. Президент сказал, что Эйзенхауэр будет иметь полную свободу в выборе своих французских партнеров и не обязан подчиняться чьим бы то ни было рекомендациям".

Взгляды на ФКНО создавали напряженность и во взаимоотношениях "большой тройки". Слова Идена ("в вопросе о создании французских гражданских властей мы будем действовать совместно с Соединенными Штатами") вызвали немедленную реакцию со стороны советского правительства. В ноте от 25 марта оно просило разъяснений, и англичанам пришлось выпутываться: речь идет, мол, об "общей схеме", "согласовании позиции" для окончательных решений совместно с советским правительством. Между тем вышеуказанные слова Идена служили, скорее, прикрытием англо-американских разногласий. Противоречия между США и Англией по французскому вопросу приняли открытую форму начиная с марта 1944 года. Они проявились наглядным образом в подготовке инструкций союзному главнокомандующему Эйзенхауэру по поводу управления освобождаемых районов. Здесь договоренности, по сути дела, не было, и Эйзенхауэру предлагалось самому найти решение. Двадцать девятого марта 1944 года Макмиллан записывает следующие мысли: "Американцы пытаются привязать нас к своей французской политике... Я боюсь, что это породит самые горькие чувства против нас во Франции. Беда в том, что это не затронет американцев после войны, но с растущей мощью России мы должны крепить связи с Францией и другими центральноевропейскими странами".

Единственным, пожалуй, достижением в деле создания основы франко-американского сотрудничества до открытия второго фронта было соглашение Эйзенхауэра - Кёнига об отношении к силам Сопротивления, подписанное 2 июня. Эйзенхауэр признал представителя ФКНО - французского генерала Кёнига единственным главою так называемых французских внутренних сил (ФФИ). ФКНО одобрил соглашение и в ордонансе от 9 июня постановил, что внутренние силы будут считаться неотъемлемой частью французской армии и солдаты ФФИ будут наделены всеми правами и привилегиями солдат регулярных войск.

В американо-французских отношениях наступала полоса испытаний. Если американские военные и разведывательные силы сумеют наладить контакт с проявившим себя независимо от ФКНО политическим "целым" (разумеется, это должны быть не коммунисты и не крайние националисты - сторонники целостности империи и возвышения Франции в мировых делах), то вся американская мощь будет придана этому политическому организму, что сделает, полагали в Вашингтоне, его вполне конкурентоспособным в политической борьбе с ФКНО - учитывая большой вес поставок из США, мощь американского военного присутствия, командование Эйзенхауэра.

Лондон не хотел видеть у руля Франции открыто проамериканских лидеров, он всегда поддерживал националистические элементы, выступавшие в защиту колониальной империи - англичане боялись распада своей империи. Но английская помощь поступала в скрытой или полуприкрытой форме. Расположением Вашингтона кабинет Черчилля дорожил как ничем более, и когда требовалось открытое противодействие американской политике (как в данном случае), Даунинг-стрит отступал. ("Всегда, - вскричал в раздражении Черчилль, - когда нужно будет выбирать между открытым морем и континентом (имелись в виду США и Европа. - А. У.), я выберу открытое море!")

Ныне достаточно ясно, что президент Рузвельт в середине 1944 года думал уже не столько о проблеме сокрушения Германии (он уже знал, что опасаться победы Германии в атомной гонке не стоит), сколько о мире будущего, для которого и предназначалось сверхоружие. Станет ли оно гарантом новой мировой американской системы? Президент начал склоняться к мнению, что может. Те, кто захотели бы противостоять Америке, получали атомное предупреждение. Как пишет об этом времени американский историк Дж. Бирнс, "Россия, а не Германия, становилась теперь проблемой. Антигитлеровская коалиция подпадала теперь под новое напряжение".

В конце августа 1944 года военный министр Стимсон, кодируя атомное оружие как С-1, заносит впечатление о беседе с Рузвельтом: "Необходимо вернуть Россию в лоно христианской цивилизации... Возможное использование С-1 будет содействовать этому".