Дипломатия Франклина Рузвельта

Использование Рузвельтом тихоокеанского флота в качестве фактора, сдерживающего японскую экспансию, оказалось ошибкой. Рузвельт думал, что флот в Пирл-Харборе стоит олицетворением американской мощи и напоминанием о ней. С точки зрения японцев же, избравших южное направление агрессии, он стал рифом, препятствующим их продвижению, который следовало взорвать. Именно такой была логика командующего японским флотом адмирала Ямамото - он полагал, что наличие армады американских кораблей на Тихом океане и бомбардировщиков Б-17 на Филиппинах является главной помехой для проявления силы Японии.

Возможно, Рузвельт недооценивал степень японского внимания к американским военным приготовлениям. По американским оценкам, готовность США к войне будет достигнута ориентировочно в апреле 1942 года, и в Токио делали примерно такие же заключения. Начальник штаба военно-морского флота адмирал Нагано заявил на имперской конференции 6 сентября 1941 года: "Военная готовность Америки увеличивается огромными темпами, и нам будет трудно справиться с нею. Поэтому следует сказать, что для Империи было бы опасно оставаться пассивной и позволить событиям развиваться своим ходом".

В то же время атака на Пирл-Харбор дала Рузвельту неожиданный шанс. Еще за день до нее президент с грустью говорил о том, как трудно придется ему выбивать согласие на объявление войны у конгресса, если японцы нападут на Филиппины. Теперь же ему было обеспечено национальное единство.

Когда министр военно-морского флота позвонил Рузвельту и сообщил об атаке на Пирл-Харбор, президент в замешательстве смог сказать лишь "Нет!". Он вызвал Хэлла, а после его ухода пребывал в глубоком молчании восемнадцать минут. Никто не знает, о чем думал президент. Но он сконцентрировался и начал диктовать первые тексты стенографисткам. Уже через несколько часов он работал с обычной эффективностью - позвонил по трансатлантическому телефону Черчиллю, встретился с лидерами конгресса, приказал установить охрану вокруг оборонных заводов, занялся с генералом Маршаллом оценкой военных возможностей страны.

Назначенный званый вечер не был отменен. Но кресло президента пустовало: Рузвельт задержался в Овальном кабинете. Беседуя с С. Уэллесом, он одновременно диктовал предстоящее завтра объявление войны. Издалека был слышен его голос:

"Вчера, запятая, седьмого декабря, запятая, тысяча девятьсот сорок первого года, тире, является датой позора, тире, Соединенные Штаты Америки были внезапно и преднамеренно атакованы военно-морскими и военно-воздушными силами Японской империи, точка. Абзац".

Лишь в половине первого ночи заметно изможденный Рузвельт попросил принести сэндвичи и пиво. Напротив Белого дома, в Лафайет-сквере, несколько человек пели "Боже, покровительствуй Америке", но большинство стояли молча. Белый дом впервые за многие десятилетия не был освещен. Улицу, проходящую мимо западного крыла Белого дома, перекрыли. Никогда она уже не будет открыта для свободного движения. В подвале Белого дома специалисты-инженеры продумывали систему подземных ходов на тот случай, если столица подвергнется бомбардировкам. Охрана Белого дома была удвоена. На соседних домах устанавливали зенитные пулеметы. Выходящего из Белого дома Маршалла спросили о деталях происшедшего в Пирл-Харборе. "Мы сейчас все в тумане", был ответ.

Сохранилась история, которой верят по сию пору. Дородная женщина в Чикаго спросила мальчика - разносчика газет, почему шум. "Война", - ответил мальчик. "Это я понимаю, но с кем?" Вопрос был не так глуп. Рузвельт знал, что на США напали на Тихом океане, но продолжал наращивать американские силы в Атлантике.

Как свидетельствует Элеонора Рузвельт, 7 декабря 1941 года, "несмотря на все беспокойство, Франклин выглядел более безмятежным, чем на протяжении долгого предшествующего периода". Министр труда Ф. Перкинс также отмечает признаки облегчения после недель и месяцев неопределенности: на лице президента она прочитала "выражение спокойствия". По телефону Черчилль выражал свое удовлетворение. Позже он напишет: "Иметь Соединенные Штаты на нашей стороне было для меня величайшей радостью... Теперь я знал, что Соединенные Штаты погрузились в войну по переносицу и будут в ней до конца. Итак, мы победили в конце концов!.. Гитлер обречен. Муссолини обречен. Что касается японцев, то они будут стерты в порошок... Я пошел к кровати и спал сном человека спасенного и исполненного благодарности".

Восьмого декабря президент Рузвельт выступил перед конгрессом: "Соединенные Штаты Америки были внезапно и предумышленно атакованы". Рузвельт постарался сделать объявление войны кратким и выразительным. Его мысли лежали уже по другую сторону прежнего мира: страна входила в коалицию великих держав, которым суждено было сокрушить фашизм и установить новый политический порядок. Но входила она достаточно осторожно - Рузвельт не помянул в своей речи Германии и Италии (хотя на этом настаивал такой влиятельный член его кабинета, как Г. Стимсон).