Дипломатия и дипломаты. Из истории международных отношений стран Запада и России

Любопытно, что даже недоброжелатели Ионина из стана «западников» и либералов отмечали его глубокий ум и высочайший профессионализм. Так, например, В.Н. Ламздорф (министр иностранных дел России в 1900–1906 гг., которого, кстати, царь, намекая на нетрадиционную ориентацию, называл «мадам») писал в своих дневниках за 1889 г. (естественно, не без лицемерия): «Мы вспоминаем несколько оригинальных черт этого прекрасного Ионина, всегда деятельного и предприимчивого. Его донесения об Аргентинской Республике в высшей степени интересны, и на извлечении из них, представленном государю, Его Величество начертал: «Весьма интересно»»[187].

Генерал от инфантерии А.Ф. Редигер (военный министр России в 1905–1909 гг.) в своих мемуарах так описывал Ионина, с которым встречался в Болгарии в 1883 г.: «Александр Семенович Ионин был чрезвычайно умный и добрый человек, много видавший на своем веку. Он был не очень стар (пятьдесят лет?), но казался совсем стариком, страдал нервными подергиваниями в лице и в руке и вообще был слабого здоровья. Я не думаю, чтобы он был большим дипломатом, хотя бы потому, что никогда не мог скрывать своих мыслей – они у него ясно видны были по лицу»[188]. Не правда ли – весьма характерное замечание: «честный вояка» упрекает Ионина в том, что он не лжет, не кривит истиной, не лицемерит!

И это действительно было уникальным явлением среди чиновничества в целом, и особенно – среди дипломатов. Коллега Ионина по МИДу (также славянофил) Ю.С. Карцев в своих мемуарах дал прекрасную картину пестования в дипломатической среде двуличия, фальши, покорности и конформизма в отношении начальства и преклонения перед Западом (прежде всего Германией и Австро-Венгрией): «Цель дипломатической дрессировки – сгладить углы индивидуальности, погасить в человеке душевную искру; bon ventre – mauvais coeur (хорошо желудку – плохо душе) – классический девиз дипломатической карьеры»[189]. Начальство поощряло «развязное отношение к своему отечеству, которое у нас считается признаком светского bon ton»[190].

В Пруссии, пишет Карцов, подобное немыслимо. Бисмарк отмечал, что «в решительную минуту не остановится перед тяжелой ответственностью единственно человек, до мозга костей проникнутый сознанием народности»[191]. И Карцов добавлял: «Ошибочность либерального взгляда, в силу которого иностранцы допускаются на государственную службу, заключается в неверной посылке: иностранцы простые исполнители и спрячутся под стол, когда это будет нужно… Все громкие имена нашей дипломатии все чисто русские – Бестужев-Рюмин, Безбородко, Панин, Румянцев и проч.»[192].

Послы, назначаемые из Петербурга, писал Карцов, считали своей главной задачей «пресечение патриотической агитации, а также поддержание добрых отношений с державами Запада и, конечно, на первом плане с Австро-Венгрией и Германией»[193]. «Для большинства российских дипломатов, враги России были не англичане и немцы, а славянофилы и военные, которые толкают Россию в пропасть»[194].

Карцов часто упоминал Ионина, и почти всегда писал о его повышенной нервозности: «Лицо поминутно подергивалось тиком; большие глаза выскакивали из орбит; в общем – он производил впечатление человека, только что выпущенного из психиатрической лечебницы»[195]. Так после встречи с князем, ставшей «притчей во языцех» в российском МИДе как эталон «неподобающего поведения», состоялась встреча посла с министром-президентом Болгарии, российским генералом Л.Н. Соболевым. И там Ионин, наконец, позволил себе откровенно, без дипломатического этикета высказаться по поводу князя-предателя. Присутствовавший на встрече Карцов так описывал этот разговор: «„Гоните князя вон!“ – кричал в исступлении Ионин. „А есть ли у вас на то полномочия?“ – спрашивал Соболев. – „У меня есть телеграмма“. – „Дайте эту телеграмму или, по крайней мере, ее покажите“. Но, существовала ли эта телеграмма или нет, предъявить ее Ионин не решился»[196]. Таким образом, в нарушение полученных инструкций, руководствуясь своим патриотическим долгом, Ионин был готов взять на себя ответственность за низложение Баттенберга! Однако Соболев отказался от этого (мотивируя прежде всего наличием большого числа подкупленных князем офицеров в российском гарнизоне). А далее ситуация пошла по плану, разработанному интриганами-австрийцами…

Де Воллан также писал о повышенной раздражительности Ионина: «Он очень нервный, впечатлительный и резок в разговоре, не терпит противоречия, вообще mauvais coucheur, как говорят французы. Все его лицо во время разговора подергивается судорогой и чем больше воспламеняется, тем больше строит гримасы самого комического свойства»[197].