Дипломатия и дипломаты. Из истории международных отношений стран Запада и России

Конечно, трудно представить, чтобы в условиях травли славянофилов в «верхах», постоянного ожидания подвохов со стороны либералов и прозападников можно было сохранять спокойствие и уравновешенность. Некоторые из патриотов-славянофилов кончали жизнь самоубийством. Маргинальное положение славянофилов, отсутствие государственной поддержки порождали постоянные трения и ссоры в их собственной среде. Так, негативные высказывания Карцева в отношении Ионина можно объяснить тем, что как-то (в присутствии Де Воллана) их спор перерос в драку, и «Ионин при мне отделал раз бедного Карцова»[198]. «У Ионина психика не в порядке. Да у кого она в порядке? – философски заметил Де Воллан – В наше время здоровых, нормальных людей слишком мало. Здоровы лишь казнокрады, бездарности и карьеристы»[199].

После гибели Александра II в марте 1881 г. правительственные верхи охватило беспокойство, стремление до упора усилить репрессивные меры. Однако во внешней политике продолжалось слепое следование в фарватере Германии и Австро-Венгрии. Де Воллан в общих чертах передает взгляд Ионина на российскую политику, состоявшей в благотворности изоляции от внешних связей: «Больна у нас психика, и с Россией надо обращаться как с умалишенным человеком, то есть усадить его в темную комнату. Конечно, Ионин против всяких конституций и Земских Соборов. Он находит, что надо излечить Россию тишиной и спокойствием. La Russie ce n’est pas un people, c’est un monde (Россия это не народ, это мир). Он даже предсказывает распадение России»[200].

Поистине пророческими стали мысли, высказанные тогда, в 1882 году: «Славянство со своим коммунизмом явятся на смену Европы, а после славянства не появится ли Китай, и не захватит ли он всю цивилизацию, как варвары Рим. Вот она грозная сила будущего. Конечно, цивилизованный Китай будет страшен только этнографически, тем, что поглотит в себя Европу – с нецивилизованным, конечно, справятся, но все равно, опасность великая для человечества. Туранская раса изменит и наклонности, и способности индо-германцев, и, может быть, лишит человечество гения»[201].

Главной опорной точкой в системе ценностей Ионина была вера в высокое предназначение русского народа и славян в целом. Он, как и Н.Я. Данилевский, верил в то, что именно в славянской цивилизации реализуются все четыре основы – религиозная, культурная и языковая, политическая и общественно-экономическая.

Будучи сторонником консервативных взглядов, он (как и его друг и коллега по дипломатической работе К.Н. Леонтьев), был ярым противником «прав человека», «равенства», демократии, либерализма, считая, что эта идеология основана на лжи, вере в то, что «свободная конкуренция» сделает всех людей счастливыми. В книге «По Южной Америке» один из самых запоминающихся эпизодов – беседа на пароходе, где один из бразильцев восхваляет «принципы 89 года», равенство и «права человека», сетуя на то, что не Бразилия провозгласила их (она могла сделать это «гораздо лучше») – и при этом забывая, что в то время его страна была империей, открыто практикующей работорговлю и рабовладение[202].

«В Бразилии, – писал он, – жизнь в сущности так проста, и нет никакой борьбы с какими бы то ни было традициями и принципами; внешней политики в настоящем смысле слова нет, а внутреннюю нужно рассматривать в микроскоп, чтобы отыскать существенное различие, например, между консерваторами и либералами, и только благодаря необыкновенной способности к фразеологии ораторов той и другой партии, удается находить повод к неистовым, вечно до пафоса доходящим филиппикам друг против друга. Конечно, при такой политической жизни, теплые места и титулы составляют суть дела»[203].

Ионин не терпел торгашей и торгашество – и высказывал в своей книге отрицательные взгляды на народы, преуспевшие в ростовщичестве и торгашестве – евреев, португальцев и бразильцев, которых описывал в качестве некоего «корявого» подвида евреев. Он с любовью изображал нравы испанцев (их отвагу и рыцарство), индейцев, дикую волю гаучо (которых сравнивал с русскими казаками). Однако его пессимистический взгляд на будущее рисовал ему скорый конец этой самобытной культуры, которая «замолкнет перед нахальными, как сама жидовская натура, мотивами Оффенбаха»[204]. Пророческие слова. Как будто дипломат предвидел и нынешнее засилье массовой культуры и «попсы».