Дипломатия и дипломаты. Из истории международных отношений стран Запада и России

Но и эта сумма показалась Москве слишком обременительной, поскольку означала бы выделение до 80 % бюджета РСФСР на ежегодные выплаты по финансовым обязательствам[429]. Поэтому инициатива Чичерина не встретила поддержки председателя Совета Народных Комиссаров (СНК) В.И. Ленина, который телеграфировал главе делегации о принципиальной нецелесообразности таких уступок Лондону. Глава советского правительства даже назвал предложения наркома «сумасшествием», пригрозив поместить его в санаторий, отправить в отставку членов делегации и публично дезавуировать любое соглашение с Западом, подписанное без санкции Политбюро ЦК ВКП(б)[430]. Аналогичным образом не нашло понимания у кремлевского руководства и предложение Красина признать довоенные долги России в сумме 8 млрд зол. руб., добавив к ним еще 3–4 млрд зол. руб. компенсации за национализацию иностранного имущества. Взяв курс на срыв форума, Ленин 30 апреля 1922 г. телеграфировал Чичерину: «Новая конференция месяца через три для нас самая выгодная вещь. Не берите на себя при закрытии Генуэзской конференции ни в коем случае ни тени финансовых обязательств, никакого даже полупризнания долгов и не бойтесь вообще разрыва. Особое мнение т. Красина показывает, что его линия абсолютно неверна и недопустима. Независимо от хода и исхода финансовых переговоров еще раз резко выдвиньте вопрос о взаимном обязательстве для сохранения мира и поддержите его хотя бы в той неудовлетворительной форме, которую дает Ллойд Джордж»[431]. Аргументация наркома о желательности все же договориться с британским премьером, позиции которого в течение трех месяцев могли серьезно пошатнуться в результате провала переговоров в Генуе, также не имела успеха.

Хорошо известно, что молниеносное, хотя и подготовленное визитом Чичерина в Берлин накануне конференции, заключение советско-германского договора в Рапалло 16 апреля 1922 г. произвело на всех участников конференции, и прежде всего британцев, впечатление «разорвавшейся бомбы». Явившись личным триумфом главы НКИД, которого и до, и после Генуи считали германофилом, подписание сепаратного Рапалльского соглашения свидетельствовало о провале дипломатии Ллойд Джорджа [432]. Важнейший пункт этого документа фиксировал взаимный отказ РСФСР и Германии соответственно от получения репараций в сумме более 16 млрд зол. руб. и компенсации стоимости собственности, потерянной немцами в России. Указанная договоренность могла стать опасным прецедентом для государств Антанты, категорически возражавших против «нулевого варианта» решения проблемы российских долгов[433]. Неслучайно в телеграмме Чичерину глава СНК указал, что «русско-германский договор должен служить как единственная модель международного соглашения, приемлемого советским правительством»[434].

Подписание договора в Рапалло, 1922 г.

Тем удивительнее выглядело мнение некоторых советских участников конференции о том, что подписание Рапалльского трактата было чуть ли не инспирировано Ллойд Джорджем для эвентуального создания противовеса Франции, а в случае разрыва с ней – образования новой политической комбинации в составе Великобритании, Италии, Германии и России[435]. На самом деле, как свидетельствовало, к примеру, письмо генерала Й. Гамильтона – бывшего командующего объединенными войсками союзников на полуострове Галлиполи, который в рассматриваемый период являлся одним из руководителей влиятельной организации ветеранов мировой войны под названием Британский легион, высшие военные круги Великобритании располагали информацией о секретном оборонительном соглашении, которое будто бы подписали Советская Россия и Германия. Как с тревогой 5 апреля 1922 г. сообщал Черчиллю отставной генерал Гамильтон, по этому соглашению Москва и Берлин обязывались прийти друг другу на помощь в случае нападения Польши на одного из двух подписантов. Согласно его оценке, большевики были способны легко спровоцировать такое нападение, что делало Германию ключевой страной в противодействию победному маршу большевизма по Европе[436].