Дипломатия и дипломаты. Из истории международных отношений стран Запада и России

Не только современники, но и специалисты по-разному оценивали итоги общеевропейского экономического форума в итальянском портовом городе. К примеру, известный советский дипломат А.А. Йоффе определил значение Генуи как «глубокую разведку в тылу у неприятеля» и «победу английского либерализма над французским черносотенством»[461]. Лидеры антибольшевистской эмиграции выражали искреннее сожаление началом фактического диалога европейских государств с советским режимом. Как писал В.А. Маклаков, «Генуя действительно оказалась поворотным пунктом в развитии европейских отношений, пусть она не удалась, но тем характернее, что, несмотря на неудачу, начинается новая полоса. Новизна, во-первых, в том, что Европа признала Советскую Россию и будет считаться только с нею; не смущайтесь тем, что большевики вернулись в Россию непризнанные де-юре и не получив денег. Это преходящая неудача или, вернее, заслуженное предостережение: они взялись за дело не так, как следует. Но психологический Рубикон, который отделял Европу от большевизма, перейден»[462].

Советские историки, по справедливому замечанию одного из современных авторов, превратили фиаско конференции в победу[463], поскольку, как правило, акцентировали внимание на «триумфе ленинской дипломатии мирного сосуществования» и на проявленной Чичериным «со товарищи» дипломатической гибкости, благодаря которой сумели-де предотвратить «глобальную экономическую интервенцию» против РСФСР, которую якобы замышлял Ллойд Джордж[464]. При этом отдельные исследователи даже возлагали вину за срыв конференции на США, якобы тайно поддерживавших делегации Франции и Бельгии, которые выступали главными антагонистами политики «мирного сосуществования»[465]. Хотя в работах отечественных исследователей последних лет преобладает все же более взвешенная трактовка итогов форума в Генуе[466].

Более разнообразные, порой крайне оригинальные, оценки встречаются в воспоминаниях современников и трудах зарубежных коллег. Так, один из авторов связал «обескураживающий провал» Генуэзской конференции с «плохой подготовкой, еще худшим проведением и целями, в реальности отличными от первоначально заявленных»[467]. Другой мемуарист иронично уподобил общение с большевиками «встрече ребенка с Робеспьером или Маратом в комнате ужасов музея восковых фигур мадам Тюссо»[468]. А биограф секретаря британского Кабинета М. Хэнки, приняв точку зрения Ллойд Джорджа об «упущенной возможности предотвратить Вторую мировую войну»[469], даже назвал Рапалльское соглашение между Советской Россией и Германией, открывшее период интенсивного сотрудничества двух стран в 1920-е гг., «первым шагом» на пути к сентябрю 1939 года[470]. Практически в том же ключе характеризовали этот договор многие американские историки, к примеру, Р. Пайпс и К. Финк[471]. Оценку последней, на наш взгляд, стоит процитировать: «Из-за своей близорукости и внутренних разногласий Россия не сумела достичь более обширных целей – получения существенных средств и признания, прекращения дипломатической изоляции и обеспечения разоружения…» И далее: «Беспрецедентно длительная и жесткая встреча в Генуе была перегружена техническими деталями, имела громоздкую структуру, необычную рекламу, характеризовалась стереотипностью образов друзей и оппонентов»[472].

Заслуживает внимания и точка зрения Кейнса, который 13 апреля встречался с Чичериным и освещал работу конференции в статьях для европейской прессы[473], 10 июня 1922 г. британский экономист опубликовал итоговую статью в приложении к газете «Манчестер Гардиан». Он передавал свое разочарование итогами завершившегося форума следующим образом: «Я думаю, что никогда на какой-либо иной конференции интеллектуальные стандарты не опускались так низко. Дискуссии – я ограничиваю себя лишь комментарием «русского вопроса» – редко затрагивали реалии. Большая часть времени оказалась занятой существующими и порой мелодраматичными спорами британской и французской делегаций об альтернативных вариантах формулы [договора. – Е.С.], уже заранее неприемлемой русскими, либо, даже будучи принятой, не ведущей ни к каким практическим результатам…»[474]