В 1922 г. занимая пост заместителя наркома финансов Сокольников вошел в состав подготовительной комиссии к Генуэзской конференции. На заседании комиссии был заслушан доклад Сокольникова о рекомендуемых типах концессий (хлебные, лесные, морские, нефтедобывающие, угольные) и выделении пакетов акций иностранцам в советских трестах. Наркомату финансов поручили разработать вопрос о банке эмиссионном, а также специальном – для финансирования внешней торговли под общим контролем[490]
. Также в апреле 1922 г. Сокольников участвовал в работе комиссии об уплате компенсации Польше по Рижскому миру[491]. В записке на имя А.С. Сванидзе он писал: «Прошу Вас специально ознакомиться с делами и вопросами реализации Варшавских ценностей. Вам доложат т. Базилевич и Юровский. В НКИД в курсе т. Волков. Дело чрезвычайно ответственное и сложное, а я до сих пор не имел возможности им заняться вплотную»[492]. В июне того же года Сокольников принял участие в работе Международной финансово-экономической конференции в Гааге. Одним из вопросов, обсуждаемых на конференции, стало предоставление кредитов Советской России. Среди членов советской делегации в Гааге возникли споры по вопросу об условиях концессионного договора. Разногласия вызвал вопрос о соотношении между долевым отчислением и налогами. Председатель российской делегации М.М. Литвинов предложил согласиться на возможность включения налогов в долевое отчисление концессионера. Сокольников предлагал гарантировать концессионеру, что налоговое бремя будет не будет выше наиболее высокого налогового бремени в буржуазном государстве[493]. Выступая на заседании русской комиссии Сокольников заявил, что Россия не считает себя ответственной за обязательства принятые царским правительством, «наоборот Советское правительство обязалось перед Русским народом не признавать долгов старого режима»[494]. Григорий Яковлевич скептически относился к работе подкомиссий, организованных в ходе конференции. В письме от 28 июня 1922 г. на имя Сталина и Рыкова, он писал, что «работа официальных заседаний сведется в значительной мере к попыткам наиболее тщательной документальной разведки с обеих сторон. Что-либо непосредственно полезное для нас может быть, по видимому, достигнуто только вне конференции». Через некоторое время в письме к Крестинскому Сокольников отмечал: «Нам было бы важно помешать намечающемуся продолжению соглашения о финансовой блокаде и финансовом бойкоте России»[495]. Один из путей налаживания диалога по вопросу получения компенсации западными странами Сокольников видел в выпуске долгосрочного займа. В записке членам Политбюро он писал из Гааги: «В связи с последними телеграммами ЦК делегация обсуждала вопрос о тех предложениях с нашей стороны, которые дали бы возможность протянуть конференцию. Мы все сошлись на том, что таким предложением могло бы быть предложение компенсировать прежних собственников путем выпуска долгосрочных облигаций с началом выплаты процентов по этим облигациям в ближайшие годы»[496]. По его мнению облигации займа должны были обеспечиваться специальным гарантийным фондом, образуемым или из дохода от концессий или из таможенных сборов. Однако эта идея не получила дальнейшего воплощения.Оценивая результаты Гаагской конференции Григорий Яковлевич подчеркивал, что «время для организации широких кредитов, широких международных займов для нас не пришло, что правительства дать нам международный заем в настоящее время не могут»[497]
. «Мы не можем организовать внешнего займа, мы в Гааге и в Генуе встретились с сопротивлением банкирских синдикатов капиталистического мира», – отмечал он в докладе на X Всероссийском съезде Советов в октябре 1922 г.[498]. В сложившихся условиях Сокольников отдавал предпочтение развитию системы внутреннего кредита. В беседе с корреспондентом «Известий» он заявил: «Мы использовали Гаагскую конференцию для того, чтобы дать подробную информацию о финансово-экономическом положении России, о чем европейские правительства имеют самые дикие. Сказочные и неправдоподобные представления[499].