Дипломатия Симона Боливара

Америку неофициальных французских представителей в качестве первого шага на пути к признанию молодых государств Американского континента. Влиятельная либеральная газета «Ле Конститусьонель» разоблачала нападки на Cea роялистских органов печати. Поддерживая позицию Версаля, «верного друга» Испании и Фердинанда VII, промонархические газеты пытались преуменьшить значение колумбийского манифеста и посеять недоверие к посланнику Колумбии — «прекрасному ботанику», но «пока что еще новичку в сфере дипломатии». Но и они не могли обойти молчанием демонстративного чествования сеньора Cea «всем Парижем». Газета «Курьер франсе» 27 мая 1822 г. сообщила о впечатляющем банкете в честь посланника Великой Колумбии, организованном крупными коммерсантами и финансистами Парижа, известными политическими деятелями, модными писателями и художниками. В числе 125 гостей находились М. Ж. Лафайет, Б. Констан, П. О. Ренуар, Ж. Б. Мольер и другие знаменитости, многие депутаты парламента. От имени делового мира Парижа банкир и лидер либеральной партии Жак Лаффит заявил на банкете: «Торговля — друг мира, свободы и порядка… — очень скоро сблизит Колумбию и Францию в интересах процветания обеих стран».[394] Приверженность Людовика XVIII принципам легитимизма приходила в противоречие с торгово-экономическими интересами буржуазии Франции.

Аналогичной была реакция английских политических и деловых кругов. Как только Cea прибыл в Лондон, торговцы Сити и деятели парламентской оппозиции устроили в его честь торжественный обед в одном из самых престижных ресторанов города. Согласие герцога Э. Сомерсета председательствовать на церемонии символизировало позитивное отношение аристократических кругов, близких к Букингемскому дворцу. Оркестр играл марш «Славься, Колумбия!». Английский промышленник Дж. Макинтош, выступивший за установление дипломатических отношений с Колумбией, закончил свою речь на обеде здравицей в честь Боливара и его освободительной армии. Газета «Таймс» в своих комментариях писала: «Вчерашняя церемония может рассматриваться как официальное празднование в нашей стране свободы и независимости бывших подданных Испании, обитающих по ту сторону Атлантического океана».[395] Известные торговые дома Лондона «Беаринг бразерс», «Барклей» и др. подписали петицию к правительству с требованием в интересах торговли поставить на официальную основу отношения с новыми государствами в Америке. По требованию оппозиции состоялись дебаты по этому вопросу в английском парламенте. Министр иностранных дел Р. С. Кэстльри несколько раз встречался с Cea. В связи с пересмотром законодателями Навигационного акта Кэстльри предложил включить в него статью о признании флага южноамериканских торговых судов. В своеобразной форме это означало признание де-факто независимости бывших колоний, так как такая честь оказывалась только флагу суверенных государств.[396] Начинался пересмотр английской политики «нейтралитета».

В германских государствах в откликах на манифест Cea также больше звучал голос деловых людей, чем политиков.[397] Торговая палата вольного города Гамбурга, крупнейшего германского внешнеторгового порта, в июне 1822 года выступила с заявлением «Предложения, касающиеся положения в Южной Америке». В нем рекомендовалось властям «последовать примеру Северной Америки и официально признать новые государства в этой части света». В королевстве Ганновер граф Мюнстер также предложил возможно быстрее установить официальные отношения с освободившимися колониями в испанской Америке. Это предложение получило одобрение короны.

Даже в Пруссии, служившей в Германском союзе опорой легитимизма, правительство в соответствии с доктриной министра иностранных дел графа X. Бернсдорфа о разделении частной инициативы и дипломатии стало смотреть сквозь пальцы на контакты торговцев и фабрикантов с испано-американскими патриотами. Как видно из депеши, адресованной генерал-лейтенанту фон Шолеру в Петербург в июле 1822 года, манифест Cea и решение Монро вызвали в Берлине весьма своеобразные размышления. После изложения прусской позиции в отношении испанской ноты от 9 мая 1822 г. и участия «Священного союза» в решении южноамериканского вопроса в депеше содержался такой комментарий: «Эта великая революция в Америке, все последствия которой еще недостаточно осознаются, в конечном счете изменит всю систему отношений в Европе таким же образом, как открытие Америки придало новые формы всей европейской цивилизации». Логическим продолжением трезвой линии в политике Берлина явилось поручение, данное Бернсдорфом министру торговли графу фон Бюлову в октябре 1823 года. Ему предписывалось заняться назначением торговых представителей в испанскую Америку при соблюдении необходимых осторожностей, вытекающих из обязательства Пруссии даровать «официальное признание революционных правительств в Америке только совместно с другими европейскими державами». Не случайно исследователи сравнивали прусскую внешнюю политику в первой четверти XIX века с двуликим Янусом.