Дипломатия Симона Боливара

1822 год послужил исходным рубежом для начала переоценки политики в отношении испанской Америки в Швейцарии, Швеции и Голландии. Нереалистично связывать это только с манифестом Cea. Сказывалось также воздействие новых веяний в политике Англии и особенно США. Но и демарш колумбийского посланника оставил заметный след.

Торговый представитель Швейцарской конфедерации в Париже Карл фон Чанн установил неофициальный контакт с Cea для обсуждения возможностей сбыта швейцарских промышленных изделий на рынке Великой Колумбии. Он встречался также с представителями США в связи с их решением признать ряд испано-американских республик. В своих докладах федеральному правительству 12 апреля и 13 мая 1822 г. Чанн анализировал преимущества, которые швейцарские коммерсанты могут получить благодаря установлению отношений с Колумбией и другими странами региона. После того как федеральное правительство получило текст манифеста и поясняющие документы, направленные Cea на имя министра иностранных дел Швейцарии, в июле 1822 года в союзном сейме «при закрытых дверях» состоялись дебаты относительно наиболее подходящих форм установления отношений с новыми государствами в Америке. Парламентарии одобрили предложение главы исполнительной власти ограничиться ввиду «деликатности проблемы» установлением неофициальных контактов, в случае необходимости, на нейтральной почве, то есть между швейцарскими представителями и посольствами испано-американских стран в Вашингтоне.[398]

Король Голландии Вильгельм I в 1822 году поручил своим министрам заняться вопросами обеспечения торговых интересов страны в испанской Америке, и в мае 1824 года первая голландская миссия отбыла из Кюрасао в Колумбию для ознакомления с экономическим и политическим положением этой страны и проведения переговоров об установлении консульских отношений. Вслед за этим последовало назначение голландских консулов в Ла-Гуайру, Маракаибо и позднее, в марте 1826 года, в Боготу. Шведское королевство в конце 1822 года направило своего самого опытного консульского работника — Северина Лориха со специальной миссией в Венесуэлу и Колумбию для ознакомления на месте с обстановкой.[399] Малые европейские государства действовали с оглядкой на великие державы.

Известия о всех этих событиях доходили до Боготы с большим опозданием. К тому же поступавшая информация носила отрывочный и зачастую противоречивый характер. Видимо, руководителям внешней политики Великой Колумбии нелегко было составить отчетливое представление о смелом и во многом выходящем за рамки привычной дипломатии демарше, предпринятом Cea в Париже. Наибольшую обеспокоенность Боготы вызвала та часть его заявления, где говорилось о возможном закрытии колумбийских портов для торговцев стран, которые лишают Колумбию признания де-факто или де-юре. По формальной логике такое заявление противоречило установке центра на всемерное развитие контактов и торгового обмена с зарубежными странами для преодоления внешнеполитической изоляции страны.

Обоснованны ли были эти страхи колумбийского правительства? Во-первых, манифест Cea не предполагал немедленного принятия подобного рода санкций в отношении иностранных государств, а во-вторых, колумбийский посланник, как показали непосредственные и более поздние отклики на его акцию, правильно уловил возможность воздействовать на политику европейских государств через торгово-экономические интересы. Впоследствии Боливар также неоднократно прибегал к такой стратегии, в частности при нормализации отношений Колумбии с Пруссией.

Не получили одобрения Боготы также результаты переговоров Cea с английскими кредиторами о консолидации долговых обязательств Колумбии перед английскими банкирами и о предоставлении новых займов. Колумбийское правительство остро нуждалось в валюте, и Боливар в свое время даже уполномочил Cea в случае необходимости предложить английским банкирам в качестве гарантии богатейшие серебряные рудники «Плата де Санта-Ана». В то время английский денежный рынок был единственно доступным для патриотов. Однако Cea не сумел успешно выполнить поручение, и условия заключенного в марте 1822 года соглашения о крупном займе с финансовой группой Грэхема, Херринга и Паулеса были неблагоприятными для Колумбии. Подписывая обязательства на 2 млн. ф. ст., колумбийцы получали на руки лишь 640 тыс.[400] Остальные две трети шли на покрытие ранее взятых кредитов, комиссионные и другие платежи. Конгресс Великой Колумбии после острых дебатов в июле 1822 года санкционировал эту сделку условно, утвердив финансовую ответственность государства только за незначительную часть займа, реально полученную к моменту принятия конгрессом постановления.