Потребовалось проделать большой объем разнообразных исследований, чтобы очистить историю от фальсификации. Аргентинская Академия истории создала специальную комиссию для изучения вопроса. Фактологический анализ показал, что письма содержат большое число ошибок и в них фигурируют данные, которые их авторы не могли знать в момент написания писем, так как они стали известны значительно позднее.
Для исследования документов был приглашен самый известный в то время в Америке графолог Анхель де Лука. Графологическая экспертиза представила два заключения. Во-первых, подписи под письмами отличаются от широкоизвестных подписей этих исторических деятелей под другими документами, подлинность которых не вызывает сомнений. Во-вторых, гипотеза о том, что письма могли быть написаны под диктовку их секретарями, несостоятельна, так как рукой этих секретарей, как было установлено, ни до, ни после не писался ни один документ. Внесли свой вклад в разоблачение мистификации ученые-лингвисты. Язык писем по своему грамматическому строю и словоупотреблению имел больше общего с современным испанским языком, чем с языком начала XIX века. Наконец, химический анализ состава бумаги показал, что оригиналы документов написаны на бумаге середины XX столетия, а не первых десятилетий XIX века. Национальные академии истории Венесуэлы и Колумбии, а также боливарские общества Эквадора и Панамы объявили «открытие» бывшего аргентинского посла в Перу фальшивкой.
Последнюю точку в этой истории поставило правительство Аргентины. В сентябре 1943 года специальным декретом президент П. П. Рамирес утвердил правительственное решение не приобретать за деньги и не принимать в качестве дара предложенное Коломбрес-Мармолем собрание архивных документов, так как «упомянутые документы не обладают существенными атрибутами, позволяющими установить их несомненную подлинность».[253]
Так завершились идейные баталии вокруг исторической встречи в Гуаякиле, длившиеся более 100 лет, и восторжествовала истина. В заключение следует предоставить слово известному современному венесуэльскому историку X. Сальседо-Бастардо, чей главный труд об Освободителе переведен и опубликован во многих странах мира. «Боливар и Сан-Мартин прибыли в Гуаякиль, охваченные горячим стремлением к встрече и достижению согласия, что там и произошло. Из Гуаякиля они уезжали, чтобы следовать своему призванию. Возросли дружба и взаимное уважение… Каждый из них в соответствии со своими способностями и образом действий, с учетом имевшихся в его распоряжении средств, преданно служил общему идеалу латиноамериканского единства».[254]
Вдумываясь в эти слова, прозвучавшие по случаю 200-летия со дня рождения Сан-Мартина, глубже понимаешь замысел автора мемориала, воздвигнутого на малеконе Гуаякиля в честь встречи двух самых выдающихся руководителей народной борьбы за независимость в Латинской Америке.
Симон Боливар и Джеймс Монро: противостояние двух дипломатий
Когда я обращаю свой взор на Америку…, то вижу, что во главе этого великого континента находится мощное государство, очень богатое, очень воинственное и способное на все.
ДИПЛОМАТИЧЕСКАЯ ПОДГОТОВКА ПАНАМСКОГО КОНГРЕССА
Как только забрезжила заря долгожданной победы в войне за независимость, Боливар приступил к осуществлению своей идеи о проведении Панамского конгресса, высказанной в 1815 году в программном заявлении «Письмо с Ямайки».
Созыв первого международного конгресса молодых независимых государств континента в условиях еще продолжавшейся войны с Испанией являлся сложным делом, требовавшим серьезной подготовки. Необходимо было предварительно обсудить с будущими участниками конгресса принципиальные подходы к созданию союза латиноамериканских государств и закрепить их в договорной форме. Вскоре после принятия присяги в качестве президента Великой Колумбии Боливар принял решение направить две специальные дипломатические миссии для заключения договоров о дружбе, союзе и конфедерации с соседними странами, сбросившими испанское иго. В октябре 1821 года он обсудил этот вопрос с вице-президентом Сантандером и министром иностранных дел Гуалем.