Дипломатия Волков

Что-то пробурчав, существо указало на подвешенный над очагом большой горшок из обожженной глины. Даня бережно взяла сосуд, стараясь не делать резких, опасных движений.

Хозяин приготовил какой-то отвар.

– Это для меня? – спросила Даня.

Ответа она не поняла, истолковать выражение покрытой мехом физиономии также не представлялось возможным, однако тон явно свидетельствовал, что ей желают здесь только хорошего.

Запустив руку в горшок, Даня подцепила когтем кусок мяса. Она понимала, что ей не следует есть слишком много и быстро: если не считать нескольких пойманных ею и съеденных сырыми зайцев и снежных голубей, она не принимала пищи с той самой ночи, когда стала объектом жертвоприношения. Занявшись куском мяса, она уже хотела запустить свою длинную морду прямо в горшок и вылакать содержимое несколькими быстрыми глотками. Впрочем, тогда ее, безусловно, стошнит. Поэтому она заставила себя есть мясо маленькими кусочками и вернула хозяину еще не опустошенный горшок – она уже чувствовала неприятное давление в животе.

Сидя у костра, оба они разглядывали друг друга. Даня вспомнила, что видела здесь еще кого-то, однако теперь ни зрение, ни нюх, ни другие чувства не позволяли обнаружить их присутствия.

Он приказал уйти своим родным. Они отправились в другие дома деревеньки – ждать, пока он не убедится, что ты не представляешь опасности.

Даня задумалась на мгновение: «А почему он просто не убил меня, когда я ввалилась в дом? Зачем ему этот риск? Очевидно, среди его племени принято заботиться о незнакомцах и брать их в свой дом. Мне приходилось сталкиваться с подобным обычаем... Но я же не принадлежу к его племени и представляю совершенно иную разновидность... чудовищ?»

В голове ее раздался негромкий смех.

Даня, ты более не находишься в землях, принадлежащих человеку. За пределами Иберы людей считают людьми внезависимости от обличья. И лишь жители Иберы– за редким исключением– отказываются принять это условие.

Даня не стала отвечать. Она не могла более считать себя человеком, однако не могла не признать, что внутренне осталась прежней; или, во всяком случае, различия не успели еще проявиться.

– Ты... ты привел меня к этим людям. А откуда тебе известно, что они не опасны?

Вздох она, пожалуй, лишь ощутила, а не услышала.

Теперь, когда ты поела, находишься в укрытии и на какое-то время в безопасности, позволь напомнить тебе мое имя. Я никогда не любил, чтобы ко мне обращались только на ты.

– Значит, ты уже назвал себя?

Конечно. Однако торопливость моя оказалась напрасной: тебя трепала жестокая лихорадка. Мое имя Луэркас. Я являюсь... Точнее, был... Таким же, как и ты, Волком. Меня убили – не стану пока говорить, каким образом, – и по какой-то причине мое тело запуталось в Вуали, так что я не мог сдвинуться ни вперед, ни назад до самого последнего времени. Когда тебя... э... принесли в жертву, произошло нечто, высвободившее меня из тюрьмы, в которой я провел... Откровенно говоря, неведомо сколько лет. И тут я обнаружил, что попал в твой разум и вижу твоими глазами... Должно быть, меня освободили именно потому, что я могу помочь тебе как никто другой.

Луэркас умолк на мгновение. Даня ждала.

И наконец он продолжил:

В нынешнем своем состоянии я могу ощущать далекие вещи. Я чувствую возможности – хотя не могу заранее знать, с чем именно мы столкнемся на месте,– и ощутил направление, в котором ждала тебя опасность, твой единственный шанс на сохранение жизни.

Даня откинулась на спину и закрыла глаза. Пища, тепло, невыносимая тяжесть последних прожитых дней вгоняли ее в сон.

– Но зачем тебе, чтобы я уцелела? – спросила она. – Не понимаю.