Дипломаты

– Области, лежащие к западу от установленной договаривающимися сторонами линии и принадлежавшие раньше России, не будут более находиться под ее верховной властью: установленная линия обозначена на приложенной карте, являющейся существенной составной частью настоящего мирного договора, – произносит секретарь и, на какую-то долю секунды оторвав взгляд от текста, смотрит на карту, лежащую перед ним, и щурится, и несмело пламенеет – такое впечатление, что он поднес лицо к огню, – …существенной частью, – повторяет секретарь и закрывает глаза. Ресницы точно опалило неожиданным пламенем, они так укоротились, что едва видимы.

Секретарь продолжает читать, а Петр думает: чтобы не подчеркивать размеров аннексии, немцы перенесли упоминание о ней из текста договора в приложение, молча изобразив это на карте.

– Россия отказывается от всякого вмешательства во внутренние дела этих областей, – читает секретарь, и взгляд Петра медленно перемещается по карте – она лежит передним. Синяя линия, густо-синяя, располосовала запад России. Она вторглась в пределы России на восток от Риги, прошла по руслу Западной Двины почти до Дриссы, оставила врагу Вильно, едва не коснулась Новогрудка и Пружан, вышла к Брест-Литовску и, невидимо преодолев Черное море, коротким ударом отсекла от России Карс, Ардаган и Батум. Впрочем, карта выполнила свою роль лишь частично – не все доверено сказать и ей.

– Россия обязывается немедленно заключить мир с Украинской Народной Республикой и признать мирный договор между этим государством и державами Четверного союза, – произносит одним духом секретарь, – территория Украины немедленно очищается от русских войск и русской Красной гвардии… Эстляндия и Лифляндия также незамедлительно очищаются от русских войск и русской Красной гвардии… Финляндия и Аландские острова также будут немедленно очищены от русских войск и русской Красной гвардии, а финские порты – от русского флота и русских военно-морских сил…

Надо воздать должное секретарю: он невидимо уловил внутренний ритм этих слов и едва ли не обратил их в стихи.

Остается только удержать в памяти названия отторгнутых земель: Финляндия, Эстляндия. Лифляндия, Украина. Армения…

Петр поднимает глаза на Гофмана: лучик, который только что лежал на столе. переместился на мундир генерала и вот-вот доберется до шитого золотом погона. Генерал, улыбаясь, смотрит на Сокольникова, который печально склонился над столом, защитив крепко сжатыми кулаками лоб. Генерал готов даже повторить строку из договора: «Они решили впредь жить между собой в мире и дружбе». Генерал улыбается, а на самом деле что у него на душе? Способность улыбаться, когда на душе хмуро, немалое мужество. Гофман не очень уверен, что договор, который сейчас читают за большим столом брестских переговоров, в интересах Германии. Да, как это ни парадоксально, он, кайзеровский генерал-майор и начальник генерального штаба верховного главнокомандующего на восточном фронте, не очень уверен в этом. Разумеется, он сейчас не встанет и не прервет чтения. Наоборот, он поставит подпись и при этом даже изобразит нечто вроде улыбки. Но как далеко его истинное мнение от того, что он должен изображать сейчас, хотя, казалось бы, чт'o в большей степени способно утвердить величие Германии, чем Брест? Брест был Гофману навязан. Розенберг – не Рихард Кюльман. И все-таки в облике Розенберга Гофману видится статс-секретарь. Статс-секретарь по иностранным делам фигура значительная, но в единоборстве с главнокомандованием да еще во время войны все козыри у военных. Однако похоже, в споре Кюльман – Людендорф весы склонились на сторону первого. Вряд ли дело в личных качествах Кюльмана. скорее, в качествах лица, которое стоит за Кюльманом. Гофман склонен думать, что в самые напряженные дни Бреста Кюльман имел контакт непосредственно с кайзером, контакт неофициальный, больше того, личный. Брест – его, Кюльмана, создание. Гофман с ненавистью смотрит на Розенберга, хотя очевидно: Розенберг – это не Кюльман.

Впрочем, сейчас взгляд генерала обращен к окну. Гофман смотрит в окно, как можно смотреть только в будущее: его взгляд отрешен и мечтателен. Всегда любопытно рассмотреть события сегодняшнего дня из дня завтрашнего. Что скажет Гофман о Бресте завтра? Как будут выглядеть брестские приобретения и просчеты, а заодно в каком свете предстанет осторожный, но достаточно упорный поединок с Кюльманом?

«Тем, что мы позволили большевикам заключить мир и таким образом исполнить страстное желание народа, в сущности мы помогли им прочно захватить власть и удержать ее», – к этой мысли Гофман пришел много позже, хотя впервые возникла она у него еще в пору переговоров.

Кюльман полагал, что в Бресте немцы выиграли самое крупное свое сражение. Гофман был убежден, что ни одно из поражений первой войны не может сравниться с поражением немцев в Бресте. «Война упущенных возможностей» – этой фразой Гофман лаконично подвел итог войне и, разумеется, Бресту.

А чтение договора продолжалось.