Дипломаты

Локкарт забеспокоился и взглянул на Троцкого, но тот казался странно безучастным. Последний раз, когда они виделись. Троцкий был иным. Это было числа пятнадцатого – шестнадцатого где-то здесь, в Смольном, в кабинете Троцкого с красным ковром посредине. Троцкий только что вернулся из Бреста. Он еще не знал, чем ответят немцы на его формулу «Ни войны, ни мира!», но считал, что ответ этот не сулит ничего доброго. Троцкий негодовал. Нелегко было установить, против кого обращен этот гнев, но Троцкий был неистов. И вдруг молчание сковало Троцкого. Молчание, которое трудно понять: то ли это неизбежная реакция ума, который не знает иных состояний, кроме шторма и штиля, то ли равнодушие к делу, которое человек уже считает не своим.

– Но согласитесь, – возразил между тем Локкарт, – теперь, когда вопрос о мире решен, немцы получат возможность бросить все свои силы на запад. Они могут даже разгромить союзников, в каком положении тогда окажется Россия? К тому же хлебом, который немцы вывезут из России, они смогут накормить свое голодающее население, – добавил Локкарт и тут же огорчился, что сказал это: пожалуй, последний довод ничего не прибавлял к тому, что было произнесено раньше.

– Как все ваши соотечественники, вы мыслите конкретными военными категориями и игнорируете психологический фактор. – Ленин поднялся, пошел по комнате, пошел размеренным и спокойным шагом, при этом, как заметил Локкарт, он не убыстрил и не замедлял шага, когда минул Троцкого, он точно хотел сказать этим Троцкому: «Вы начисто выключились из разговора. Вряд ли это уместно, хотя бы по соображениям такта. Но вас это устраивает, и не сетуйте, если я пойду вам навстречу до конца». – Но даже с вашей точки зрения аргументация не обоснована, – продолжал Ленин. – Германия давно отозвала свои лучшие войска на запад. Что же касается возможности Германии получать из России большое количество продовольствия, то можете не беспокоиться. Пассивное сопротивление – это выражение пришло к нам из вашей страны – более сильное оружие, чем то, которым располагают военные.

Прощаясь, Локкарт подумал: «Что сообщил Ленин нового?» Пожалуй, ничего. Все, что он сказал Локкарту, он многократно повторял в своих последних речах да, пожалуй, в беседах с Робинсом. Все, в том числе и эту формулу об одинаково непримиримом отношении большевиков к немцам и странам Согласия. Впрочем, эта формула, повторенная в беседе с Локкартом, обрела новый смысл, отнюдь не обнадеживающий для Локкарта.

Локкарт вновь оказался в длинном смольнинском коридоре, мысль его упорно возвращалась к Робинсу. Где-то тесная дорожка, которой шли англичанин и американец, невидимо раздвоилась, образовав вилку, и Локкарт увидел своего коллегу далеко в стороне. А потом вступил в действие закон времени: чем дольше они шли, тем дальше оказывались друг от друга – вилка! Вот хотя бы этот вечер у Локкарта. Резиденцией Локкарта в Питере стал дворец на набережной. Локкарт собрал друзей – не столько новоселье, сколько холостяцкая пирушка. Робинс не приехал к началу – у него была очередная встреча с Лениным. Американец явился, когда гости были уже за столом. Локкарт не сводил глаз с Робинса. Американец был необычно пасмурен и замкнут – он явно находился под впечатлением беседы, которая была у него в Смольном. Робинс встал из-за стола, так и не разомкнув уст, но когда гости перешли в гостиную. Робинс дал свободу и мысли и страсти. Он высмеял утверждение, что большевики работают на германскую победу. «Нам нечего ждать от русской буржуазии, которая реставрацию привилегий связывает с немецкой помощью, – сказал Робинс. Затем он извлек из кармана вчетверо сложенный лист бумаги. – Вы когда-нибудь читали эти стихи? – спросил он. – Я переписал их из газеты». Он подошел к окну так, чтобы отблеск заходящего солнца (оно было живописно в сочетании с силуэтом Петропавловской крепости) лег на бумагу.

Он начал читать:

Мы мертвецы. Вчера мы жили –
Дышали, пели и любили,
Сегодня мы лежим недвижно
В долинах Фландрии.

Смените вас на поле боя.

Наш факел сильною рукою
Вздымите смело к небесам.
Но коль измените вы нам –
Нам никогда не знать покоя
В долинах Фландрии[3].

Получилось так, что ирония Робинса в адрес антибольшевиков и стихи о войне слились воедино. Среди гостей Локкарта вряд ли были друзья новой России, но слова Робинса потрясли и их. Подле Локкарта стоял Бенжи Брюс, чье предубеждение против большевиков было хорошо известно. Но в тот момент и он полагал, что признание Советов и помощь им были бы правильной политикой. Ни единым словом Робинс не обмолвился о встрече с Лениным, но все поведение американца в этот вечер слишком очевидно было подсказано этой встречей и ее отразило.