Дипломаты

– Вы приехали часа два назад?

– Полтора.

– Как долго ехали туда?

Петр задумался: обычные вопросы для начала беседы, очевидно, разведка, легкая, подвижная.

– Где принимал вас Гофман?

– В пригородах Двинска.

– Полевой штаб?

– Так мне показалось.

– Как выглядит Гофман?

Медленно открылась дверь, вошел Троцкий.

– Я спрашиваю Петра Дорофеевича, как выглядит Гофман.

Ленин точно хотел сказать Троцкому: «Ваше мнение знаю, мне хотелось теперь знать, как воспринял Гофмана Белодед».

– Я смотрел на Гофмана, – сказал Петр, – и казалось, что попал в натурный класс Академии художеств.

Ленин улыбнулся, впрочем, улыбнулся и Троцкий, хотя все еще смотрел хмуро.

– Небось явился в парадном мундире, как Победитель к побежденному? – заметил Ленин. – Немцы это любят.

– Да, в парадном, – ответил Петр без энтузиазма. – Чуть ли не в каске с шишаком! Жива в них тевтонская природа. Если б мог надеть рыцарский шлем с рогами, напялил бы! Кстати, этот наряд больше подходит к первосути Гофмана, – сказал Петр.

– Тевтонской? – переспросил Ленин. – Не сторонник ли он древнегерманской доктрины: первый удар по восточному соседу, потом по всем другим?

– Да, сегодня это его доктрина. Гофман сказал: «Первую вину и бог прощает».

– Однако его русский язык не так примитивен?

– Да, к войне с Россией он подготовился основательно.

Ленин встал. Петр заметил: он делал это каждый раз, когда возникала потребность что-то додумать, до конца освоить. Видно, Петр сказал Ленину нечто такое, чего тот еще не знал.

– Но он действительно солдафон, лишенный интеллекта?

Петр помедлил с ответом. Ему вновь показалось, что Ленин продолжает спор с невидимым противником, страстно возражает, урезонивает, вразумительно убеждает.

– Нет, я не увидел в нем просто солдафона, не считают его только солдафоном и русские военные, с которыми я беседовал, они находят, что Гофман куда одареннее всех германских стратегов, включая Людендорфа и Гинденбурга. В том, как он осуществил Танненбергскую операцию, были и расчет, и глубина мышления.

Ленин пододвинул и окну стул и, поднявшись на него, открыл форточку. Он сделал это очень легко, с видимым удовольствием. «Если после бессонной ночи, – подумал Петр, – у него сохранилась такая потребность, наверно, он очень здоров».

– Мне говорили военные, что он критиковал Людендорфа, и достаточно зло, – сказал Ленин. – Эта смелость опиралась на авторитет или заступничество высокого лица?

– Мне так кажется, и на авторитет, – сказал Петр. – Не в наших интересах оглуплять его, тем более что тридцать дивизий, которые все еще идут на нас, сила реальная.

Наступила пауза. Встал Троцкий и медленно пошагал в противоположный конец комнаты – там на тумбочке стоял графин с водой.

– Пакет был вскрыт, разумеется, без вас? – спросил Ленин.

– Нет, при мне и досконально исследован.

– В самой реакции не было ничего импровизированного? – настаивал Ленин. – Все срепетировали заранее?

Петр попытался сосредоточиться. «В самом деле, как реагировал на письмо Гофман? Что было в этой реакции главным, какими подробностями сопровождалось?»

– Он пытался внушить: «Легче начать наступление, труднее остановить». В военном деле есть пора, старался доказать Гофман, когда командование утрачивает власть над войсками, – начало наступления… Он повторил дважды: «Когда машина набрала скорость, привести в действие все тормоза – значит разбиться в пух и прах».

За окном разыгралась пурга, время от времени ветер подбирался к самой форточке и бросал в комнату щепотку снега – снег был по-февральски мягким и бесшумно падал на пол. Чичерин поглядывал на окно и потирал зябнущие руки.

– У вас создалось впечатление, что машина Гофмана все еще мчится?

– По-моему, да… при этом на скорости большей, чем вчера.

– Это инерция?

– Думаю, замысел.

– Это всего лишь ваше предположение?

– Нет, я опираюсь на то, что видел своими глазами: на восток идут эшелоны с тяжелой артиллерией, боеприпасами и горючим.

– Вы сказали: с тяжелой артиллерией и горючим? И что это значит, по-вашему?

– Еще три дня наступления, и немцы смогут обстреливать Питер…

Ленин искоса взглянул на стенку справа: там висела карта Европейской России. Он будто бы еще раз измерил маршрут немецкого наступления: Минск – Псков – Питер. Все пути были точно на ладони.

– Еще вопрос: в этом единоборстве Людендорф – Кюльман немцы не так монолитны, как нам кажется. Чью сторону представляет Гофман?

Петр подумал: «Вот здесь мои познания и кончились, но как признаться в этом?»

– Мне кажется, сторону Людендорфа… Но, отправляясь к Гофману, я, откровенно говоря, не думал об этом.

– Нам надо думать и об этом… Как ведет себя русское офицерство в местах, которые вы проезжали?

– В Двинске офицеры надели погоны.

Рука Ленина, припавшая ко лбу, печально замерла.

– А мог бы я вам задать еще один вопрос: как вы понимаете все, что увидели в эти дни? Что скрыто за поступками немцев, какой расчет?

Петр задумался: видно. Ленин хотел, чтобы он не просто отвечал на вопросы, отвечал неторопливо и точно, но и оценил все, что увидел в эти дни, точно взвесил и определил.