Дипломаты

Гофман взглянул на щит с оружием в доспехами, потом посмотрел на свои шерстяные носки и вышел в соседнюю комнату. Он вернулся в ярко начищенных сапогах и, прежде чем сесть, какое-то время постоял перед Петром, будто желая дать ему возможность обозреть себя.

– Есть момент, – вдруг заговорил Гофман, – когда армия начинает двигаться сама и никто ей не может сказать «стоп», ни генерал, ни сам император. – Он стоял сейчас над Петром со скрещенными руками. – Остановить – значит вызвать… катастрофу.

Петр встал, встал и Кокорев.

– Даже большую скорость можно загасить, – сказал Петр.

Правый сапог Гофмана пришел в движение. Гофман притоптывал все энергичнее.

– Но я не могу вас понять, господа большевики! – воскликнул Гофман, он приблизился к столу. – Вы просите мира и забрасываете наших солдат листовками. – Он наклонился над столом. – Вот, вот! Эта ваша листовка, господа большевики?

Он протянул Петру лист бумаги такой яичной желтизны, что глазам больно.

– Если это вопрос, то он вряд ли уместен сейчас…

– А мне не надо ответа: и ваша плохая бумага, и ваш плохой немецкий язык… Вот, вот, послушайте. Ах, где мои молодые глаза?

Он выдвинул ящик, достал лупу размером в чайное блюдце и безбоязненно поднес к лицу – губы, а за ними нос угрожающе вздулись.

– Вот, посмотрите, нет, только посмотрите! – Желтая бумага в руках дрожала.

А Белодед смотрел на Гофмана, думал: все недруги обратились для Петра в Королева! Все, кто обременил своим злым сердцем землю, все, кто жег ее недобрым пламенем, все, все.

– Вы могли бы убить такого? – спросил Петр Кокорева, когда они покинули штаб Гофмана.

Кокорев оглянулся на Петра.

– Не можете забыть нашего разговора?

– Не могу.

Поодаль вспыхнули и погасли фары – там ожидала немецкая машина, она должна была доставить их на вокзал.

57

Поезд пришел в Петроград уже под утро, и прямо с вокзала Белодед направился в Смольный. Казалось, город и не помышлял об опасности, которая над ним нависла. Дворник в белом фартуке совсем довоенной ослепительной белизны и свежести двигался по мостовой, размахивая метлой, как косой. Он был заведен на века, этот дворник. Чалая лошаденка, впряженная в дровни (откуда они – с Охты или Мги?), тащила воз соломы – не камины ли топить? Перед Таврическим стоял солдат с красной повязкой на руке. Солдат был мал, а колонны дворца стройны, торжественно строги и немыслимо высоки, но солдат смотрел на них так, точно они были ему по плечо.

А Смольный, как всегда, не спал. Там, где парадная лестница Смольного достигает третьего этажа. Белодед встретил Чичерина.

– Ленин ждал вас к полуночи, потом к рассвету, а сейчас, – Чичерин достал из жилетного кармана часы, – поди уже семь, а?

– Восемь, – проговорил Петр.

– Даже десять минут девятого, – поднес к глазам часы Чичерин. – Вы не так быстро, – сказал он Петру. – И я полуночник, но в это время даже я сплю. – Он пошел тише. – А когда не сплю, начинают болеть лопатка и пальцы. – Он раскрыл ладонь, медленно пошевелил пальцами. – Да, пальцы немеют, и уже не могу идти так быстро.

– Гофман подтвердил получение пакета? – спросил Петр.

Георгий Васильевич поднял лицо – они вошли в тень.

– Да. – Чичерин бросил на Петра быстрый взгляд, слишком быстрый для того состояния, в котором сейчас находился. – Немцы прекратят наступление? – спросил он.

– Трудно сказать, – ответил Петр. – Положение остается серьезным.

Они прошли к Ленину, но Владимир Ильич не смог принять их: он беседовал с военспецами и просил быть минут через сорок, а пока не терять времени даром и переговорить с Троцким.

Едва заметным кивком головы Троцкий дал понять, что он заканчивает работу и просит подождать. Петр видел широко расставленные локти Троцкого, круглую – колесом – спину, жилистую шею, волосы, лежащие крупными, небрежно зачесанными прядями. Петр не без зависти смотрел, как небольшая, крепкая рука бежит по бумаге и очередная страничка мягко ложится на стол. В сознании Петра это отождествлялось с плоскопечатной машиной, работу которой он однажды наблюдал в Берне. – даже воздух не успевал расступиться перед очередным листом, падающим с машины. Прежде чем лечь в стопку, страничка какую-то секунду удерживалась в воздухе, мягко пружинила. Троцкий выстреливал странички со стремительностью и ритмичностью машины, разве только не укладывал в стопку, а небрежно устилал стол. Петр смотрел и думал: как должны выстроиться мысли, если вот так, без сучка и задоринки, не останавливаясь и не сбавляя темпа, можно выдохнуть статью. Видно, и в самом деле Троцкий заканчивал работу – странички вылетали со все увеличивающейся скоростью. Одна упала на стул, другая легла на подоконник.

Троцкий бросил перо, устало повернулся и позвал секретаря. Вошел секретарь – тучный юноша с шафрановым лицом. Троцкий сказал, что статья готова.