Дипломная работа

– Белеет парус одинокий в тумане моря голубом, – говорит Марс Марсович.

– Это вы о чём? – спрашивает Боб Иванович.

– Помните ли, любезный Боб Иванович, как нас одна старая истеричка гомиками обозвала?

– Ах, это было ужасно, до сих пор не могу забыть, дорогой Марс Марсович, – при воспоминании о Люсе Кандауровой у Боба Ивановича увлажнились глаза.

– Так я вот что подумал: а, может, это и не так плохо – быть гомами? Посудите сами: вы живёте один, я живу один – почему бы нам не съехаться и не попробовать жить вдвоём? Представляете, как было бы замечательно?

– Что вы такое мелете, Марс Марсович! Вы хоть представляете, какие обязательства на нас накладывает голубое сожительство? Да нас же люди будут дразнить: голубой, голубой не хотим дружить с тобой!

– Я вас не узнаю, Боб Иванович, где же ваш оптимизм?

– А ещё люди скажут: голубое ухо, голубое брюхо, голубой чубчик…

– Как дела голубчик! – радостно закончил Марс Марсович. – Я всегда мечтал, чтоб меня голубчиком называли.

– Ох, Марс Марсович, сразу видно, что вас в детстве недолюбили. Хорошо, съедемся на неделю, но жить будем в разных комнатах, и, чур, спать ко мне не проситься.

– Ура, ура, Боб Иванович, вы делаете меня счастливейшим человеком, я даже на миг забыл, что я пессимистический старец. Спасибо вам!

И Марс Марсович потрюхал за вещами.

Бомж

Я – бомж. Я серый минский бомж. Я плохо пахнущий бомж серого города Минска. Я живу в вашем подъезде. Раньше я часто менял подъезды, но людям не нравилось, что я там живу, и они начали ставить домофоны. За какой-то год в районе остался всего лишь один открытый подъезд – это ваш. Теперь я живу в нём.

В подъезде нету холодильника, поэтому я собираю свою еду в пакет, а пакет кладу на козырёк за окно. Так моя еда не портится. В подъезде нет туалета, но это не страшно, потому что туалет для меня под каждым кустом. Лишь изредка, особо холодными ночами, когда у меня несваренье желудка, приходится пользоваться лестничной клеткой вместо уборной. Тогда у вас наступает желание поставить домофон. Не торопитесь, не надо: всего лишь через месяц запах выветрится безо всяких домофонов.

Ещё я люблю покурить. Но так как своих сигарет у меня нет, я собираю бычки, вытряхиваю из них остатки табака и сворачиваю из него самокрутки. В подъезде нет мусорки, поэтому бумажки я складываю возле ступенек на втором пролёте.

Иногда я ворую ваши лампочки и меняю их на еду, но прибегаю к этому лишь в крайних случаях.

– Пожалуйста, не гоните меня из подъезда, мне больше некуда идти, – закончил Бомж.

– Ну что, Марс Марсович, не будем жаловаться на него в милицию?

– Да, Боб Иванович, его жизнь не из легких, но и мы ведь страдаем – от него смердит, и смрад этот проникает за двери наших квартир.

– Марс Марсович, вы же живете в другом доме, а у меня гостите всего лишь неделю.

– Ах, и правда, любезный Боб Иванович. Что ж, пусть тогда живет этот мизерабль.

– Спасибо вам, голубчики, – застенчиво сказал Бомж.

На улицах нашего города живут отвергнутые обществом люди. Граждане, будьте человечны, не устанавливайте домофоны – дайте бомжам последний шанс.

Ничего хорошего

Зашёл Боб Иванович к Марс Марсовичу и обмер:

– Дорогой Марс Марсович, да на вас же лица нет!

– Знаю, любезный Боб Иванович, у меня в семье трагедия: бабушка умерла.

– Какой ужас, – и Боб Иванович расстроился вместе с Марс Марсовичем.

Но так как долго грустить Боб Иванович не умел в силу характеризующей его черты оптимистического старца, то через минуту он уже весь сиял:

– Не кручиньтесь, Марс Марсович, в каждом происшествии следует искать хорошие стороны.

– Вы что, совсем обалдели, Боб Иванович?! Умерла моя любимая бабушка – что тут хорошего?

– Ну, представляете, какой счастливой она умерла? Столько лет прожить – не каждому дано. Она наверняка была не младше вас.

– Что за вздор вы несёте? Конечно, она была гораздо старше!

– Видите, как ей повезло: прожила больше чем вы, столько счастья повидала.

– Какого счастья? Две мировые войны, несколько ломок сознания и постоянная демаркация шкалы ценностей – вот что выпало на её долю.

– Ну ладно, зайдём с другой стороны: наверняка она была богата, эта ваша бабушка?

– Что верно, то верно: деньги и солила, и мариновала, все чулки и кадушки ими забила – богатейшая была бабушка.

– Так радуйтесь, дорогой Марс Марсович, всё это теперь по праву принадлежит вам. Теперь вы не то что птичку в собачку можете переделать, теперь вы можете купить себе приусадебный участок графов Чапских, облагородить его и стариться с улыбкой на лице. Я, кстати, могу к вам туда переехать – мы ведь всё ещё голубчики?

– Голубчики-то голубчики, только что мне прикажете делать с матушкой и батюшкой? Не думаю, что они откажутся от наследства.

– Ах, какое горе. Действительно нет ни малейшего повода для радости. Простите меня, дорогой Марс Марсович.

И Боб Иванович потихоньку вышел за дверь. Сегодня он пошёл на променад один.

Рыбка

– Марс Марсович, дорогой, хотите рыбки? Солёненькая.

– Ох, любезный Боб Иванович, мне ничего уже в этой жизни не хочется, – ответил Марс Марсович, но, тем не менее, есть стал.