Директория. Колчак. Интервенты

Что Семенов не будет ими оставлен, об этом было заявлено с не оставляющей сомнений решительностью. Фукуда выразил пожелание, чтобы я письменно изложил свои соображения, и, кроме того, очень хотел еще раз побеседовать в присутствии вернувшегося из Омска генерала Муто. Я обещал.

Приведенный разговор имел для меня огромное значение. Он еще более выяснил поставленные интервенцией задачи и, в частности, роль Японии.

Становилось очевидным, что под давлением Англии и Франции, определенно поддерживающих Колчака, у которого имелся еще достаточный запас золота для расплаты за военное снабжение, при определенном противодействии Америки, как бы отказывающейся от активной роли в Западной Сибири и сохраняющей полностью свое влияние на Дальнем Востоке, Япония не могла, если бы и хотела, вести самостоятельную политику в Сибири и принуждена была, в связи с нарастающими экономическими осложнениями внутри, идти в ногу с союзниками. Ветер пока был в сторону Омска – Япония тоже усилила интерес в этом направлении, тем более что и ей кое-что перепадало за поставляемые ею заказы.

Мне вспомнились слова барона Мегато: «Надо только подождать, когда устанут другие союзники». А ждать Япония могла значительно дольше других. Весь Дальний Восток до Иркутска был занят ее войсками. В Забайкалье на всякий случай твердо решено было поддерживать Семенова. У Японии были веские основания к созданию в крайнем случае буферного государства для непосредственной защиты находящихся под ее влиянием Кореи и Маньчжурии от «большевистской заразы».

Я считал интервенцию тяжелой, но неизбежной в сложившихся условиях необходимостью. Из тех наблюдений, которые мне удалось сделать на Волге, Урале и в Сибири, я полагал, что большинство населения, измученного войной и начавшейся разрухой, примирится с временным чужеземным вмешательством ради достижения порядка и прекращения начавшейся Гражданской войны. Пример чехов был достаточно показателен в этом отношении.

С другой стороны, скудность творческого размаха, определенная тяга к прошлому или, в худшем случае, колеблющееся топтание на месте и вождей, и руководящих антисоветских группировок ни в коем случае не могли создать широкого идейного подъема для успешного отпора вздымающейся все выше и выше красной волне.

Утратившее старую дисциплину, охваченное идейным разбродом население не могло дать прочных боевых кадров; вернувшиеся на родину фронтовики все более или менее разложены пропагандой.

Это обстоятельство учитывалось в достаточной мере противоположной стороной. Советское правительство предусмотрительно ограничило контингент пополнения своей армии исключительно рабочими, спаянными железной дисциплиной партии и всей силой накопившейся классовой вражды. Оно пошло дальше, сохранив прочные иностранные организации, которые не раз оказывали ей неоценимые услуги и спасали колеблющееся положение. Латышские бригады, как и коммунистические отряды, весьма долгое время были настоящей гвардией Советов.

Ни сплоченных рабочих групп, ни прочно организованного крестьянства, а главное, ни одного нового, захватывающего интересы этих основных групп населения лозунга не было на антисоветской стороне.

И, отдавая должное памяти героев, беззаветно гибнувших на поле брани, все же надо отметить, что основная масса мобилизованных шла в бой без особого энтузиазма. Плен, а затем добровольная сдача становились все более и более общим явлением.

Крупный приток внешних сил, решительный удар могли изменить положение, встряхнуть разлагающиеся собственные силы, увлечь их простым механическим влиянием успеха.

Но с утратой необходимости в Восточном фронте союзникам не было особой нужды в предоставлении такой внешней силы. Мысль эта пока не была еще оставлена только Японией, хотя и она вопрос о посылке своих войск на Урал поставила почти в безнадежные условия, внеся его на рассмотрение мирной конференции в Париже.

С моей точки зрения – я несу за нее всю тяжесть моральной ответственности, – надо было решать, и решать бесповоротно: если союзники дадут необходимую внешнюю силу, не английских инвалидов[46], не анамитов[47], не приспособленных к условиям Сибири, а настоящую прочную, однородную боевую силу, надо использовать ее самым решительным образом, если же нет – надо считать дальнейшую интервенцию бессмысленной, ослабляющей и без того потрясенную Россию, углубляющей пожар гражданской распри. Тогда надо, наоборот, желать скорейшего ухода иноземной силы с русской территории, решать внутренний спор возможно безболезненнее своими русскими силами и быть настороже по отношению уже самих союзников.