Директория. Колчак. Интервенты

Ваше письмо из Токио от 26 марта дошло до нас только в июне. И так как вы пишете, что в апреле собираетесь ехать на юг России, то я и не знал, куда отвечать. Сейчас есть оказия через Японию и Сибирь, и я пользуюсь ею, вместе с Екатер. Конст., которая только что вернулась сюда из Америки, чтобы попытаться ответить вам. Скажу коротко и прямо – мне было больно читать ваше письмо, между строками которого чувствуется острая боль из-за вынужденной бездеятельности. Дорогой Василий Георгиевич, мы все, и я в том числе, испытали те «этические» переживания, о которых вы говори ли по поводу омских событий. Но ведь жизнь сильнее наших переживаний. А она говорит ясно и очевидно, что при настоящих условиях Гражданской войны возможна только одна форма власти: только власть военного командования рядом с более или менее[105] обособленным и самостоятельным гражданским управлением, состоящим из людей, пользующихся доверием населения и обслуживающих военную власть всеми тыловыми и военными функциями так, чтобы сама военная власть могла всецело посвящать себя операционным задачам и не вмешиваться в гражданское управление или, во всяком случае, не позволять своим подчиненным делать это. В этом состоит мудрость и такт главнокомандующего, которому не может не принадлежать вся власть. Только при этом условии достигается два основных требования – престиж силы, успевающей в войне, и доверие населения. Первой у Директории не было, и она не устояла. У южной Добровольческой армии генерала Деникина не было второй, и она уже несколько раз страдала от отсутствия доверия и потому и возрождения большевизма в тылу. А в результате и в Сибири, и у нас на севере, а, вероятно, в будущем и на юге – получается одно и то же. Значит, в этом есть логика жизни. А если это так, ей нужно идти навстречу, стремясь к своей главной задаче – прямой и открытой борьбе с большевизмом. Вот почему я вам прямо говорю – идите и боритесь, хотя бы в рядах той же Сибирской армии, которая доказала свою народность, боеспособность, несмотря на страшный недостаток способных и опытных командиров. Пример единства устремлений и воли в борьбе с врагом – есть самым высокий этический мотив, перед которым умолкают все групповые, партийные и товарищеские императивы. Теперь, когда каждый день дорог, когда всякая живая и искренне преданная сила драгоценна, теперь и я говорю: «Все руки на борт!» и «Слушай команду!» – кто бы мы ни были, лишь бы во главе стоял вождь, способный довести нас до нашей общей цели. В прошлом же будем разбираться по окончании борьбы. С военной точки зрения это для вас, конечно, – азбука, и не мне вас учить. Но то же самое верно и с политической точки зрения. Нас все пугали «реакцией», грядущей в лице военных диктаторов. А теперь оказывается, что настоящая-то реакция грядет совсем с другой стороны: Россия, экономическая Россия, попадает в руки немецких техников, немецких коммерсантов и дельцов, призванных большевиками en masse для восстановления ими же причиненной разрухи, но при удержании в своих руках политической власти. Для немцев упразднены все комитеты и советы, отменены все декреты, им дана почти бесконтрольная власть в экономической сфере. Население же, измученное и голодное, мирится с этим и даже встречает с восторгом, черная сотня аплодирует. Получается трогательное единодушие большевизма, неметчины, реакции и рабства, подобного правлению немецких управляющих при крепостном праве. Вот где глубокая реакция и вот где могила нашей свободы. Против нее все наличные силы должны быть пущены в дело. Каждый день продления власти большевиков кует для нас годы нашего рабства под немецкой пятой.

Так вот, глубокоуважаемый Василий Георгиевич, если в такую минуту есть какой-нибудь выбор, то только между большевизмом и единственной реальной силой, которая провозглашает демократическое государство и Учредительное собрание, кто бы ни стоял во главе ее. Но третьего выбора нет, сидеть у моря и ждать погоды нельзя, никто из нас не имеет права. Если в прошлом мы не сумели отстоять свою излюбленную коллективную власть, то в ближайшем будущем нам грозит опасность утерять самые элементарные завоевания права и свободы. И этого история нам не простит.

Если получите это письмо и захотите писать, то напишите на Русское Посольство в Париж или Лондон, где бы я ни был – дойдет.

Крепко жму вашу руку и от души желаю всякого успеха. Ваш Н.В. Чайковский.

Авксентьев, Аргунов, Зензинов, Роговский, а теперь и Астров (временно) здесь. Первые стали опять на партийную работу и разорвали единый фронт, что я считаю преступлением, а я стою на прежней внепартийной почве. Титов и Мякотин в Екатеринодаре. Астров едет в Омск, а я в Архангельск – через 3–4 недели».

«Париж, июля 14, 1919 г.

С. Brechkousky, Rue Longchamps 127, Paris, France.