Директория. Колчак. Интервенты

Эта телеграмма, содержащая много горькой правды и достаточно ясно обрисовывавшая взаимоотношения союзников, несомненно, являлась коллегиальным творчеством собравшихся тогда во Владивостоке политиков, хорошо инспирированных из Омска и работавших в его пользу. Для Иванова-Ринова она являлась к тому же и солидной мотивировкой к восстановлению его значения после замены его на посту военного министра Колчаком. Это ясно сквозит в конце телеграммы:

«Реально выдвигаются следующие меры: 1) оставление без изменения созданной мной системы организации территориальных корпусов, за исключением Восточного военного округа, 2) оставление должности командующего отдельной сибирской армией[23] из пяти корпусов армейских, одного кавалерийского корпуса, с отделением должности от Военмина, 3) немедленное формирование главных управлений военного министерства, 4) подчинение военного министра командарму, а главных управлений – отделу снабжения армии, 5) оставление меня на должности командарма с особыми уполномочиями для завершения переговоров на Востоке и полного приведения в порядок военного дела».

Другая коротенькая телеграмма на имя Белова от 29 октября, которую послал ближайший сотрудник Иванова-Ринова, генерал-майор Бобрик, еще ярче подтверждает стремление Иванова-Ринова сохранить власть.

«Когда у генерала Иванова так удачно налаживается дело на Дальнем Востоке, является просто безумием заменять его Колчаком, о котором здесь общественное мнение как о человеке, не соответствующем моменту… Японцы официально высказались, что они желали бы видеть министром Иванова… Смена министра в настоящий момент загубит наше дело у союзников».

Телеграммы не помогли. Колчак остался министром. Они скоро, впрочем, примирились: когда Колчак, после падения Директории, сделался верховным правителем, Иванов-Ринов незамедлительно принес ему «всепреданнейшее» или «всеподданнейшее» поздравление, после чего оставался на Дальнем Востоке, сделался даже помощником Хорвата по военной части. Долго объединял казачество и пользовался некоторым покровительством японцев.

Приведенная телеграмма произвела впечатление и озлобила чехов. Это было на руку Гайде. 10 ноября в разговоре по аппарату с Розановым он высказал категорическое требование посылки в его распоряжение всех частей Средне-Сибирского корпуса, указав, что корпус этот был обещан ему Сыровым еще месяц тому назад и что части эти 14 дней уже кем-то задерживаются. Срочность посылки этих частей Гайда объяснял необходимостью ликвидировать большевиков и занять Пермь, а также начавшимся отступлением русских частей, для приостановки которого он должен просить чешские части. Все эти заявления Гайды показывали на стремление его вырваться из общей системы управления и действовать в своих личных интересах.

Его предприимчивость пошла так далеко, что он нашел возможным подкрепить свои требования ультимативной формой, назначив 48 часов на выступление требуемых частей и такой же срок на устранение от должности начальника штаба Сибирской армии генерал-майора Белова, которого он считал главным виновников задержки с высылкой подкреплений. При неисполнении грозил двинуть войска на Омск и «сделать такой порядок, что долго будут помнить».

Все это совершалось в присутствии военного министра Колчака, который не только не одернул зарвавшегося Гайду, но и подкрепил его требование приведенной выше телеграммой об устранении Белова. В разработке «плана», как оказалось потом, участвовал и английский полковник Уорд.

В оправдание своих требований Гайда выдвигал любовь к России и оскорбление чехов, которое он видел в телеграмме Иванова-Ринова.

Я никогда не видал Гайды. Мне нравилась его энергия, смелость. Я оправдывал до известной степени его молодую заносчивость, избалованную излишним раболепством некоторых «благодарных» кругов сибирского населения и союзниками, но все имеет свои пределы.

Ознакомившись из доклада Розанова с заявлением Гайды, я вызвал к аппарату генерала Сырового, сообщил ему о нелепой угрозе Гайды и потребовал: «1) Указать генералу Гайде, чтобы принятый им тон раз навсегда был бы забыт в отношении представителей власти и высшего командования России. 2) Чтобы впредь никаких непосредственных требований войск от каких бы то ни было русских начальников и штабов, ему не подчиненных, не было. Эти заявления могут последовать от вас, то есть генерала Сырового, как главнокомандующего, и исключительно через меня. 3) Указать Гайде впредь таких выходок не повторять. 4) Известить меня по поводу принятых вами решений в отношении генерала Гайды, в связи с настоящим случаем». Добавил еще, что «представитель Чехословацкого национального совета господин Рихтер был у меня с выражением крайнего сожаления по поводу этого прискорбного случая, сделавшегося ему известным помимо моих заявлений, и он обещал лично довести его до сведения Совета».

Сыровый оправдывал действия Гайды потребностями фронта и настаивал на немедленном исполнении требования по высылке указанных Гайдой частей, как крайне необходимых на фронте.