Въезжали мы странно – через три шлюза. Заезжали, ворота за нами закрывались, светофор горел красным, по земле бегали красные лучи, под машиной шарил робот; потом загорался зелёный, и нас пропускали в следующий бокс, где процедура повторялась, словно мы какие-то суперпреступники и могли провезти с собой невидимую контрабанду. У меня осталось несколько запрещённых булок с корицей, и я забеспокоилась, как бы их не нашли при такой серьёзной проверке. Но нет, наши вещи интересовали мало. Их всего лишь просветили рентгеном на ленте и вернули.
После третьего шлюза ничего не изменилось: вокруг снова была степь, только стена осталась позади нас, а горы со столбами дыма немного приблизились. Я хотела открыть окно и высунуться, но не смогла: окна были заблокированы наглухо. В унылом пейзаже не за что было глазом зацепиться. Я машинально проверила смартфон и, к своему удивлению, нашла в нём полную интернет-сеть. Но ни одного мессенджера, ни одной соцсети, ни одного форума – ничего мне не было доступно. Я могла гулять по сайтам, читать, смотреть, могла даже написать, но сообщения не уходили.
– У меня что-то с сетью, может быть, нужен специальный доступ? – спросила я у сопровождающего.
– Нет, здесь такие правила. Отсюда нельзя свободно выходить в глобальную сеть, – ответил он.
– Совсем? – испугалась я.
– Да, нельзя от слова «совсем». Это резервация. В резервациях правило: общение идёт на уровне резервации, остальное – под контролем цензуры. Нельзя выходить за пределы инфополя, иначе всё может перемешаться. Здесь соблюдают чистоту интернет-зоны. Приедете, оформитесь, вас идентифицируют, и сможете общаться, но под контролем, – объяснил он.
– Здесь? Чистоту? – недоумевала я.
– Да, кстати, в директории, в принципе, соблюдают чистоту, в том числе чистоту интернет-зоны. У вас будет возможность в этом убедиться, – заверил сопровождающий.
– А как же я напишу маме, что добралась хорошо? – спросила я.
– Ей сообщат, – пообещал он.
В этот момент я почувствовала себя настоящей бесправной заключённой. Уткнулась в телефон и стала читать слёзные посты про то, как меня провожали, как друзья будут ждать и скучать. А потом была история, как они вечером «отвисали» на вечеринке с салютом. О том, что салют был в честь меня, не было ни слова. Да, всё стало понятно: инфоповод с моими проводами был исчерпан. Был человек – и нет человека. Как сетевая дружба, которая без привязанности – срочно подписываемся на другого. Я теперь была недоступна «глаза в глаза» и превратилась для них в непонятного далёкого человека из сети, друга по переписке.
Когда вдоль дороги стали появляться дома, надпись на въезде про независимые архитектурные решения обрела смысл: непонятной формы низкоэтажные сооружения из прозрачных зелёных, коричневых, бесцветных кубиков с застывшими в них консервными банками, пакетиками, блёстками или цветами. Скорее детские поделки, чем настоящие дома. Рядом с ними стояли вполне себе обычные бетонные коробки, тоже невысокие, но с оконными рамами от старого поезда, и тут же были домики из бутылок с окнами-иллюминаторами. Никакой единой архитектурной линии сохранения городского ансамбля – кто во что горазд. Немного деревьев, опять же разных, натыканных бессистемно. Полная композиционная анархия на фоне горы, над которой кружили стаи птиц.
Это место больше не походило на последствия апокалипсиса – теперь это был рисунок ребёнка с богатой фантазией или сумасшедшего взрослого. Мультики такие любят делать, за гранью реальности, из ярких пятен и неправильных форм. Хотя, может быть, после вселенской катастрофы все сойдут с ума и всё станет именно таким? Кто знает… Вскоре мы выехали на улицу из землянок: земляные холмы без крыш, покрытые зелёной травой, только с входами и окнами прямо в газоне. Норы.
– Улица Экологики, почти приехали, – радостно воскликнул сопровождающий.
В конце улицы Экологики нас с кудрявым ждало серое унылого блочного типа здание из прошлых веков. Кудрявый был этому несказанно рад. Но когда открылись герметичные двери машины, меня передёрнуло от резкого слезоточивого запаха. Сопровождающий сразу выдал маску с фильтром, похожую на намордник. Ни он, ни мой соратник словно не слышали вони, характерной для мусорной свалки, смеси органического разложения и гари, витающих в тёплом воздухе. Или зачем-то делали вид, что не слышали…
– Уважаемые вновь прибывшие! – обратилась к нам женщина лет шестидесяти, которую полнила некрасивая форма экослужбы с юбкой-карандашом и заправленной в неё рубашкой отвратительного блёклого зелёно-жёлтого цвета, напоминавшего выжженную степную траву. – Хотя к вам, Антуан, это вряд ли можно отнести. Но если вы решили вернуться к нам таким путём, то придётся пройти всю процедуру вновь.
– Я совсем не против, – заговорил мой молчаливый попутчик с усмешкой. – Вернуться в свой мир таким образом очень даже занимательно!
– Остальное покажется вам менее занимательным! Мы очень консервативны и почти не изменились за год вашего отсутствия, – ответила ему женщина.