Дирижер

Тяжелые роды длились уже второй час, и эти два часа были похожи на вечность. Сидеть в приемной и слушать, как за стенкой тужится и кричит родной человек было невыносимо. Антон Самородов вышел из белого домика с казенной табличкой «Фельдшерско-акушерский пункт» на ночную улицу горного поселка. Хорошо, что у него обычный слух — сюда крики не доносились.

Он сложил руки на крышу «жигулей» и склонил голову, чтобы не видеть свет в окошке родильной и не дергаться от тени энергичной акушерки с повадками взводного. Однако думать о чем-то ином он не мог, ведь мысленно он был там, рядом с любимой.

Сколько времени так простоял, Антон не помнил. Неожиданно дверь фельдшерского пункта открылась.

— Эй, папаша! — окликнула акушерка.

Антон нервно обернулся. У него перехватило дыхание, а сердце замерло в тревожном ожидании.

Женщина закурила папиросу без фильтра, седлала глубокую затяжку, выпустила дым и подмигнула:

— Поздравляю, у вас девочка.

Сердце Антона подпрыгнуло и заколотилось, дыхание запнулось, а на глаза набежала влага.

— А Сана, как она?

— Первенцы танком прут, это потом вагончиками, — философски изрекла акушерка, увидела, что папочка смертельно побледнел, и успокоила. — Всё в норме. Можете к ним войти.

Антон на ватных ногах поднялся по ступенькам, размазывая по щекам непрошенные слезы, и вошел в родильную.

Пока счастливая семья осознавала случившееся чудо, акушерка в кабинете заполняла данные на новорожденную. Она раскрыла карту беременной, посмотрела, где наблюдалась женщина, и взялась за телефон. О родах надо сообщить в краевую больницу. Это ее обязанность.

Глава 37

Приезжая на работу, Отар Гурамович Беридзе парковал белую «волгу» не на солнцепеке у главного фасада Станции технического обслуживания, а в служебном дворе под навесом. Там автомобиль был сохраннее во всех смыслах. Через цеха путь до директорского кабинета был дольше, но так он избегал встреч с незваными просителями и держал в тонусе сотрудников, наблюдая за их работой.

На этот раз строгий взгляд Отара Гурамовича отметил группу мастеров, о чем-то перешептывавшихся за его спиной. Главный механик вместо приветствия буркнул что-то невразумительное и скрылся в туалете. Больше всех была обеспокоена главный бухгалтер, знавшая многие секреты.

Она перехватила Беридзе в коридоре и доложила тревожным шепотом:

— Там, в вашем кабинете товарищ из Москвы. Прошел, как к себе домой. Что мне делать?

— Один? — уточнил директор.

— Один, но уж очень важный.

— По одному проверяющие не ходят, — пробормотал Беридзе, успокаивая себя, и подбодрил главбуха: — Работайте, работайте.

Он зашел в кабинет и увидел в своем кресле по-хозяйски развалившегося Муратова.

— Вы к кому, товарищ? — огорошил Министр. — Вам разве назначено?

Столичный чиновник насладился реакцией местного царька и поднялся из кресла.

— Пока уступаю, Отар, присаживайся.

Беридзе не решился сесть за стол при стоявшем покровителе, вежливый тон со скрытой издевкой сбивал его с толку. Министр продемонстрировал левую кисть, пострадавшую во время паники в отеле. Повязки на руке уже не было.

— Зажила почти бесследно. Всё оказалось не так страшно, как в начале, — похвастался Муратов и прищурился: — Также почти бесследно могут восстановиться и наши отношения, если ты выполнишь главное условие.

Министр прошелся по кабинету, осматривая простую по московским меркам обстановку, и комментировал:

— Не шикуешь. Чувствуешь, что это временно. А дома, конечно, полная чаша.

Беридзе не знал, что ответить. Муратов встал напротив него и ткнул пальцем в грудь.

— Послезавтра я улетаю. Ты принесешь мне мое или здесь будет новый директор. Учти, я беру не только для себя, а для очень больших людей. Они расстроятся, если я вернусь в Москву ни с чем. Поэтому не надейся, что сохранишь дом и личное имущество.

Теперь начальственный взгляд стал холодным и жестким, как того и требовала ситуация.

— Я понял, — промолвил Беридзе.

— Мой рейс послезавтра в шестнадцать часов, — продиктовал Муратов и покинул кабинет.

Беридзе несколько минут не решался сесть за стол, ему мерещился чужой человек на его месте. Усилием воли он отогнал химеру и опустился в директорское кресло. Как уютно. Кресло продавлено в точности по его фигуре.

Отар Гурамович чуть расслабился и окинул взглядом кабинет, с которым успел сродниться за долгие годы. Пусть здесь примитивная мебель и вид из окна отнюдь не на море, зато на двери табличка с его фамилией. Тонкий пластик, нарисованные краской буквы, а какая власть! Сегодня он нужен стольким людям, большие чины пресмыкаются перед ним, а послезавтра сменят табличку, и просители пойдут на поклон к новому полубогу. Его судьба висит на волоске.

Что делать?

Поиски беременной мошенницы не принесли быстрого успеха. Семья Самородовых в городе не прописана и даже автомобиль на их фамилию не зарегистрирован. Видимо, мошенники ездят по доверенности.

Что остается? Отдать Министру свои деньги?

Да, он может собрать нужную сумму для московского покровителя. Но расставаться с собственными деньгами ой как не хочется.