Дисбат

Путь, которым они сейчас двигались, кое в чем совпадал с маршрутом, некогда проложенным Синяковым к общежитию медучилища, кроме обыкновенных фельдшериц готовившего еще и зубных техников. (Туда-то он обычно добирался общественным транспортом, а вот назад чаще всего приходилось возвращаться пешком, поскольку к этому времени с улиц исчезали даже такси.)

Не стоит говорить, что Синякова обуяло любопытство, благодаря чему он даже об осторожности забыл. И ничего удивительного — сразу за хорошо известным ему зданием госкомитета по печати («Шарашка пустолаек»), на котором все вывески сохранились в целости и сохранности, располагалась мясная лавка некоего купца Бауэра, чьи стены украшали свежие пулевые отметины и декрет реввоенсовета о безусловной сдаче оружия всеми категориями городских обывателей. Тумбу для объявлений (такие Синяков видел только в кино) покрывали печатные свидетельства давно забытой жизни, среди которых особо выделялись афиша варьете «Аквариум», обещавшая ежевечерний дивертисмент и французскую кухню, реклама патентованного средства от полового бессилия «Казанова» и постановление городской думы об обязательном вывозе нечистот в предписанные для этой цели места.

Дальше опять все пошло вперемешку — химчистка, собор кармелиток, по слухам, разрушенный еще в XVIII веке, бревенчатые купеческие хоромы с явными признаками недавнего грабежа, синематограф «Одеон» (разрушенный) и престижная кооперативная девятиэтажка «Кошкин дом».

Синяков, глазея по сторонам, настолько утратил бдительность, что едва не столкнулся с вывернувшимся из-за поворота эсэсовцем в полной форме — черный мундир, черная фуражка, украшенная эмблемой мертвой головы, высокие сверкающие сапоги. Более того — даже лицо у него было черным, как сажа.

К счастью, эсэсовец не обратил на Синякова никакого внимания и проворно скрылся в подвальном заведении, на неряшливо исполненной вывеске которого значилось: «Кухмистерская Герца-Лейбы Рубинштейна. Свежая кошерная пища».

— А этот откуда здесь взялся? — опасливо поинтересовался Синяков.

— Разве таких в этом городе никогда не было? — покосился на него Шишига.

— Были, — вынужденно признал Синяков. — Только почему он черный? Ему бы блондинистая масть больше подошла.

— Спросил бы лучше у него сам. Не забывай, мы находимся в мистическом месте. Здесь ничему нельзя удивляться.

«Не ты первый мне об этом говоришь», — подумал Синяков.

Тут они вышли на улицу Советскую, нынче почему-то называвшуюся Губернской. Посреди мостовой лежали рельсы, которых на памяти Синякова здесь никогда не было.

С горки, подавая тревожные звонки, катился старомодный трамвай, переполненный самой разношерстной публикой. Синяков засмотрелся на него и едва не угодил под колеса другого трамвая, бесшумно подъехавшего сзади.

— Варежку-то не раскрывай! Задавят! — крикнул Шишига, отскочивший к противоположному тротуару.

Что самое интересное — оба трамвая двигались навстречу друг другу по одному и тому же пути. Столкновение произошло так близко от Синякова, что его задели осколки вылетевших стекол. Тот трамвай, который катился с горки, сделал стойку на передних колесах. Его соперник сошел с рельсов и развернулся поперек улицы, въехав задней частью в витрину отделения связи (Синяков однажды покупал тут праздничные открытки).

Восторгу пассажиров обоих трамваев не было предела. Лязг покореженного металла и хруст расщепленного дерева еще не утих, а они уже сыпались на мостовую — сплющенные, искалеченные, порезанные стеклом — и, словно по мановению волшебной палочки, обретали прежний облик.

— Это у вас развлечение такое? — поинтересовался слегка ошеломленный Синяков.

— Бесы всегда питали страсть ко всевозможным каверзам. Это у нас в натуре. Не вижу тут ничего плохого, — сказал Шишига, с интересом наблюдая, как один из его собратьев, разорванный пополам, пытается соединиться в единое целое.

— А как быть в тех случаях, когда ваши каверзы приносят зло людям?

— Это вопрос сугубо философский. Насколько мне известно, лучшие умы человечества так и не нашли на него ответа. Читай «Фауст» Гете.

Обходя намертво сцепившиеся трамваи. Синяков обратил внимание, что оба они, как военные корабли, носят собственные имена — «Асмодей» и «Аваддон». Еще его удивило полное отсутствие над улицей каких-либо проводов.

— Обрати внимание, — Шишига кивнул в сторону разбитой витрины отделения связи.

Внутри операционного зала прямо на полу расположились три духа, судя по топорной внешности, голь перекатная.

Один из них, даже не удосужившийся обзавестись более или менее сносными чертами лица, был занят тем, что покрывал неразборчивыми каракулями лист почтовой бумаги, который затем был помещен в конверт.

Его принял второй бес, весь, как обезьяна, покрытый грубой рыжей шерстью, и официальным тоном поинтересовался:

— Какое письмо? Местное или иногороднее?

— Международное! — рявкнул первый бес. Волосатый наклеил на конверт нужное количество марок, лязгнул штемпелем и торжественно вручил оформленное по всем правилам письмо третьему члену своей компании.