Диск

Девушка приходила в назначенные дни и часы. Она не пропустила ни единого дня, ни разу не опоздала. Сперва она бросала на Адриана нежные, зазывные взгляды, старалась принимать соблазнительные позы, она явно провоцировала его. Тогда Адриан раздражался, кричал на нее, гневно укоряя, что она портит своими дурацкими выходками все волшебство творчества. Магда притихала и покорно застывала в нужном положении. Уходя, она бросала робкий взгляд на холст, где и происходило волшебство творчества. В ярких пятнах непросохших красок она не узнавала себя и однажды, не выдержав, сказала:

– Мне кажется, я вовсе не такая.

– Для меня ты такая, какой я тебя пишу.

– Вроде бы не похоже…

Адриан мыл руки и не оглянулся на нее. Он только сказал:

– Потому что я вижу тебя по-своему. Я вижу в тебе то, чего не видят другие и даже ты сама.

Магда кивнула, хотя ничего не поняла из объяснения Адриана. Она довольствовалась похвалой художника, который называл ее «прелестной моделью». Но после этого разговора она уже не проявляла любопытства к его холстам. Одевшись, равнодушно проходила мимо. Впоследствии и самому Адриану перестали нравиться те немногие эскизы «Обнаженной натурщицы», над которыми он работал с таким старанием. Он признался однажды, что изобразил голое, без листьев, дерево и потому вышло все так холодно и манерно.

Я увидел Магду при первом моем посещении мастерской Адриана. Она сидела на тахте, полная молодой силы, и ела яблоко, глядя перед собой. Она не испугалась и не застыдилась, только сверкнула в мою сторону глазами. Адриан рассеянно посмотрел на меня, потом на Магду и спохватился.

– Возьми плед, – сказал он Магде.

Она лениво поинтересовалась:

– А зачем?

– У нас же гость! – теперь уже сердито ответил Адриан.

– А! – девушка рассмеялась, набросила плед на голые плечи. – Я и не заметила.

Но в ее взгляде, которым она посмотрела на меня, я уловил оттенок сообщничества.

Я пошел к ней в тот же вечер. Взяв за руку, она провела меня через темные сени, мимо тазов, ведер, табуреток и топчана, оттуда слышалось затрудненное, хриплое дыхание. «Это мама», – шепнула мне Магда. В бедной комнатушке огонек спички несколько секунд блуждал по стенам, пока Магда не нашла медный подсвечник с огарком.

– Не бойся, мама все знает, – сказала мне Магда.

Огарок замерцал желто и грустно, на стенах закачались наши тени. Слабый треск этой свечи и по сей день остался в моих ушах, на сетчатке моих глаз, в токе моей крови, в горле и ноздрях – запах стеарина и дешевых духов.

Магда не переносила темноты, и когда свеча гасла, она спешила зажечь ее снова или просила, чтобы это сделал я. И тогда опять на вздутых стенах качались наши уродливые тени, напоминающие два верблюжьих горба. Из сеней слышался сухой кашель, пламя свечи вздрагивало, к потолку поднималась тонкая струйка чада.

– Ты что скалишься? – неожиданно прерывает мои воспоминания сердитый возглас Магды. – Думаешь, вру все? Мне врать ни к чему, сам знаешь. Я вот все эти дни и ночи думала… Сижу рядом, караулю его от смерти и думаю: «Может, и мне счастье выпадет?» По-твоему, я уже и надеяться не могу? А я вот надеюсь!

– У него невеста, ты что, не знаешь разве? Она ждет его.

' – …я на его невесту! Ха! Ждет его. Да я, может, ждала его еще до того, как стала шлюхой. Конечно, она будет его ждать – боится, как бы не остаться на бобах! Важная глупая гусыня! И чтоб он такую ласкал, миловал…

– Ты же ее не знаешь, – возражаю я, – она не глупая и вовсе не важная. Можешь поверить мне. Она любит Адриана, и он ее любит. Они пишут друг другу каждый день, а скоро он поедет к ней в Антифалу.

– …на ее письма! Небось по флакону духов выливает на каждое, чтобы возбуждать Адриана. Я вас, мужчин, хорошо знаю, вы на запах как псы бежите. А Адриан к тому же еще простофиля.

– Ты несправедлива, Магда. Напрасно ты так относишься к чувствам других людей.

– Смотри, как он заговорил! А ты сам когда-нибудь интересовался моими чувствами? Ну, хоть когда-нибудь спросил, что я чувствую? Да тебе только одно и надо было – то самое, ради чего ты ко мне шлялся, вот только это самое ты и ценил. А сейчас он, видите ли, требует, чтобы я была справедливой к другим. Ну и штукарь! И к кому справедливой? К этой белокурой бездельнице, чтоб у нее зенки повылезли! Хоть я ее живую и не видела, зато на фотографии нагляделась вдоволь: Адриан ими все стены завешал. Не знаю, что он в ней такого нашел, только ни черта симпатичного в ее физиономии нет. Сидит надутая, гордая, а зубы мелкие, мышиные. Грызть она его будет на славу!

– С чего ты взяла, Магда? – опять говорю я. – Как она может быть бездельницей, если ее отец всю жизнь рыбачил на море и на Дунае, он почти ослеп от соленых штормов, от туманов. Посмотрела бы ты на его руки… Они всегда жили трудно, и невеста Адриана не птичка божья, она даже в море с отцом ходила. Нет, ты не права. Признайся, что просто злишься.