Диско-бар

В аллейке хрустнул гравий. Инспектор вскинул голову, сразу теряя интерес к этому хрусту — не Наташа. К молу шли два парня. Клетчаторубашечный быстро шагнул к ним. Не девушку он ждал…

Но инспекторский интерес вдруг ожил, и он не смог бы объяснить почему.

Трое стояли посреди аллеи плотно, лицом к лицу, спинами к белому свету, и казались туго сколоченной фигурой из трёх плоскостей. Леденцов не видел ни их лиц, ни цвета одежды, да и крупные клетки ждущего парня растворились в белёсом свете. Инспектору почему-то казалось, что эти трое, стоит им разомкнуться, произведут разрушительный взрыв, вроде снарядного.

— У-у-у, козёл! — донёсся хрипучий голос.

Тут же он услышал звук, который ни с чем бы не спутал, — глухой шлепок с тихим хрустом. Как тесто упало на песок. Это удар в лицо. Ещё удар… Мозгу инспектора, настроенному на свидание, потребовались какие-то секунды для осознания того, что двое пришедших бьют третьего, клетчаторубашечного…

Леденцов перемахнул через кусты, как дикий олень. Кто-то из пришедших оглянулся, и эти двое ринулись по аллейке в сторону от мола. Инспектор бы их догнал, хотя бы одного, но он увидел клетчаторубашечного, который пошатнулся, упал на колени и повалился на бок. Инспектор подскочил к нему.

Парень лежал с закрытыми глазами беззвучно. Окровавленный рот был приоткрыт. Он не дышал. Инспектор попытался найти его пульс, но сообразил, что врач сделает это лучше. Леденцов опять побежал — лишь гравий с томным звоном вылетал из-под ботинок.

В своём районе он знал все телефонные будки. Эта стояла недалеко, на стыке улицы и сквера. Инспектор сорвал трубку:

— «Скорая»! Человек без сознания в сквере у старого мола, начало улицы Молодожёнов. Да-да, скорее! Инспектор уголовного розыска Леденцов…

Человек без сознания… Не труп ли? Нужно позвонить дежурному райотдела, но инспектор был приучен капитаном Петельниковым — прежде всего жизнь и здоровье потерпевшего. Как у врачей. Леденцов отёр влажный лоб и ринулся обратно в сквер.

Ему показалось, что он перепутал аллеи. Но вот светлый гравий, испачканный кровью. Инспектор огляделся…

Клетчаторубашечного не было — ни живого, ни мёртвого.

6

Петельников неспешно поднимался на пятый этаж, раздумывая об этих своих походах…

Были ли в пору его юности символы, подобные джинсам? Были. Плащи «болонья», капроновые рубашки, тёмные очки, «буги-вуги»… И были ребята, помиравшие без них. Но для юного Петельникова эти символы модной жизни оставались на какой-то обочине — он с приятелями горел иным огнём. Космос… Все ребята класса записались в парашютный кружок. Потом потянул мировой океан — рифы, акваланги, акулы… Затем взлёт биологии, захвативший его в десятом классе не только научными чудесами, но и сиюминутной нуждой: у болезненной соседки нещадно пил муж, которому Петельников намеревался со временем перестроить гены. Какие там джинсы…

Инспектор нажал кнопку. Склеротичный звонок едва отозвался. Потом что-то упало, скрипнуло, прокатилось… Дверь открыл белобрысый парнишка в длинной незаправленной рубахе.

— Привет, — сказал инспектор.

— Собираться? — напряжённо спросил хозяин квартиры.

— Я не к тебе.

— А к кому?

— К твоим родителям.

Парень мотнул головой с внезапным облегчением:

— Нету их.

Это облегчение понравилось инспектору — переживал, воришка. Петельников молча разглядывал бледное острое лицо, мелкозубую виноватую улыбку и глаза, готовые забегать.

— Может быть, пустишь в дом?

Парень нехотя отступил. Инспектор вошёл в переднюю, заставленную велосипедом, чемоданом, какими-то бачками… Несвежий запах обдал его. Петельников хотел было протиснуться в комнату, но хозяин повёл на кухню.

Давно не крашенные стены вроде бы покрыла паутина. Мутные стёкла не пропускали свет подступающей ночи. На газовой плите мучными червями белела обронённая лапша. Пахло луком, уксусом и прелой листвой.

— Юра, где родители?

— Мать пошла к сеструхе.

— А отец?

Юра замялся, пряча взгляд в тёмной стене.

— Что, пошёл к братухе?

— Спит.

— Так рано?

— Гости были.

И тогда инспектор осознал ещё один едкий запах, пришедший из комнаты.

— Пьян, что ли?

— Гости были, — повторил Юра.

Инспектор вздохнул, подошёл к окну, приоткрыл его и вздохнул ещё раз, уже поступившим воздухом.

— Ну, а ты? — спросил он, усаживаясь на табуретку.

— Что я?

— Ты же будешь токарем, мастеровым человеком… Почему же не купишь краски, не возьмёшь тряпку и всё не вымоешь и не выкрасишь?

Юра усмехнулся прожжённо, словно на табуретку вместо инспектора сел первоклашка, рискнувший дать ему совет.

— А предок пивом обольёт или сигаретой запалит, да?

— Пьёт?

— Как все.

— Хулиганит?

— Он весёлый.

Инспектор поморщился — эти выпивохи были опаснее явных пьяниц: пьяница отвращал от водки уже своим видом, а выпивоха мог прельстить подростка лёгкой и весёлой жизнью. Вроде бы древние римляне показывали мальчишкам сильно пьяных рабов, чтобы вызвать отвращение к алкоголю на всю жизнь. И никогда не показывали подвыпивших. Рассказать про древних римлян этому Юре, который до совершеннолетия научился прожжённо улыбаться?

— Да ты сядь.