Диско

Она немного помолчала, словно намереваясь обсудить какой-то личный вопрос.

– Никогда не надо оставлять за порогом то, что удалось в себе найти. Ты обнаруживаешь любовь к прекрасному, к искусству, ищешь свой образ и стиль… Но при этом ты не хочешь быть самой собою.

– Почему?

– В тебе есть красота, а ты ее не видишь. И запрещаешь видеть другим. Ей надо дать жизнь – ты ее прячешь. Все зависит только от нас! Ты уже выпрямила себе спину, стала стройной. А помнишь, какой ты пришла осенью? Ведь так просто! Может быть, стоит о том, чего ты еще не сделала? Распускала ли ты волосы – хоть раз?

– Нет.

– Ты боишься показаться уродом – но ты еще похорошеешь! Сама по себе – потому что тебе всего семнадцать лет, и ты в том возрасте, когда не стареют, а наоборот, молодеют. Ты еще не цветешь! Ты должна быть красивой, Чарлотти. И не только для VIP… Мы с тобой уже об этом говорили.

– В VIP меня накрасят…

– Ну и что?

– Я ненавижу…

– Для этого существует одно золотое правило: не смотреть в зеркало…

Я поймала на себе ее внимательный взгляд – словно она видела во мне что-то гораздо лучшее, чем есть на самом деле. Я ощутила теплые чувства и порывисто обняла ее за шею. В первый раз…

Этот разговор не выходил у меня из головы. Отчаянно хотелось верить – отчаянно хотелось все бросить. У меня не было никакой определенной цели в жизни. Лондон грел – как факт, но дальнейшая жизнь абсолютно не представлялась – только в виде каких-то полунадежд. Я не доверяла себе… и страшно боялась французских переводов.

В раздевалке я забрала свою ветровку и вышла в коридор. Его нужно было пройти до конца, повернуть налево, подняться по трем ступенькам и забрать Зэкери с брейка. И внезапно я увидела того самого темно-русого парня. Он подошел ко мне в этом тускло освещенном коридоре и тихо сказал: «И снова вы… Шикарная девушка из зала номер двадцать девять… Линда открыла мне ваше имя.., моя Кармэн…»

– Сударь, – произнесла я довольно резко, – вы одурели?

– Не обижайтесь… Надеюсь увидеть вас на каком-нибудь чемпионате! Спасибо вам… за танец!..

Он вручил мне коробку конфет и исчез в конце коридора. Я стояла, как ошпаренная. Через две секунды ворвался Зэкери, полуодетый, потный, с полотенцем через плечо.

– Видел парня? – спросила я.

– Видел, кажется… А что?

– Он мне конфет подарил…

На это Зак даже не удивился. Только подскочил, по-детски тараща глаза.

– Ну так открывай, открывай… Кушать, кушать, кушать…

– Как кошечка, честное слово…

– Ты уже закончила?

– Будто бы…

– Подожди… Быстренько соберусь, и мы поедем…

Я подошла к крану и умыла лицо. Вода капала в раковину, гулко отдавался звук в пустынной душевой. И вновь стало жутко и одиноко – будто все чужое вокруг…

Зато домой мы ехали куда как весело! Зак шелестел фольгой. Во всем темном мире существовал лишь один освещенный уголок – салон нашего автобуса. И он двигался во времени и пространстве, как мы – по жизни.

– Вот и появился у тебя первый поклонник, – разглагольствовал Зэкери; слушаю я или нет, его абсолютно не интересовало. – А их будет много! Начнут дарить конфеты и цветы, посылать записки с мольбой о встрече и любви, стелиться… коврами…

– За-ки, – протянула я как-то тревожно, – ты, по-моему, му-му гонишь!

– Что?

– Да так… Впервые мне подарили коробку – и ты уже все съел…

– Не все…

– У тебя есть свои шоколадки.

– Я дома забыл.

– Ложь какая! Ты, наверное, зажевал их давно…

– Нет-нет. У меня остались. И я знаю, что буду делать! – тут он разважничался и чуть не разронял то, что не доел. – Я буду горячий шоколад варить! Завтра обещают похолодание.

– И ты встанешь у плиты?!

– Шотландец, который не может сварить шоколад – уже не шотландец, увы!

Было семь часов вечера. Эссекс прятался в темноте, а душа этого мира – в глазах Зака…

– Разорилась и купила новые дискеты. Разноцветные, в коробочке. Мне уже так надоела моя черная… Тут на всех хватит. А вот это… – смотри! Так красиво завернули – там внутри будильник. Большой. Зеленый. Ну что еще можно подарить?! Вместо секундной стрелки фигурка дятла. Он долбит нарисованное дерево… Да… развернуть уже не получится никак… В общем, там будильник. Специально не завели, чтоб не думалось… А что это у вас тикает в коробочке? Вместо сухого треска он звенит, как колокольчик… Дин-дон!..

Странно это прозвучало – отрывисто и неожиданно, будто кто-то пришел. Получился у меня механический звук, а не слово. От этой противоестественности все внутри дрогнуло. Я подняла на нее глаза и поняла, что она и не сводила с меня взгляда. Опять я болтаю глупости и не знаю, о чем она думает…

– А сегодня было интересно. Когда мы подошли к эскалатору, там стояла девушка с узкими глазами и ужасно боялась. Она, наверное, из самой последней глуши. Потом ее друзья поехали наверх, – и девчонке ничего не оставалось… Она полезла вслед за ними, чуть не упала и стала хвататься за людей. Которыми оказались мы! И я вот думаю… Поневоле захочешь, чтобы Мигель свалился на эскалаторе и хватался за меня, как за последнюю соломинку…

– Грустить будешь, – прошептала она.