Через минуту вышел, мелькая полами белого халата, стремительно подошел и, глядя в ее пустое лицо, спросил с укоризненной уверенностью:
— Доездилась, да?
— Мне совет нужен, — сказала Ленка заготовленные слова, забыв поздороваться.
— Так и знал. Вот уж девочки-припевочки. Медицинский, конечно.
— А? — она с удивлением посмотрела на покорное отчаяние на сизо-бритом лице, немного, впрочем, хитренькое.
— А, — догадалась, — нет. Просто совет, личный.
Теперь удивился Гена. И немного подумав, кивнул.
— Лады. Меня Анжелочка подменит, прогуляемся, расскажешь. Жрать хочешь, красотка? Давай гульнем, ланч в кабаке устроим.
И вот он сидит напротив, ждет, когда она доест салат, и расскажет о своих проблемах.
— Ну, — спросил Гена, но вдруг спохватился и строго сказал, — кстати, хватит мне выкать. Уже и спали вместе, и ели-пили. И пончики. Даже власы свои из русых ты сделала лоре-лей-ными, тьфу, еле выговорил, у меня, а не где-то. Так что — Гена. Или Генчик, поняла?
— Да. Гена, — послушно кивнула она, и отодвинула пустую тарелку.
— Ну, — повторил Гена, — как твой драгоценный брат? Погуляли по долинам и по…
— Я его люблю, — сказала Ленка, складывая салфетку.
Гена улыбнулся и кивнул.
— И прекрасно, теперь сплошное благолепие, родня и тыры пыры.
— И он меня, кажется, тоже. Что нам теперь делать?
Выражение докторского лица снова изменилось.
— Погоди. Ты имеешь в виду?
— Да.
— Э-э-э… — Гена огляделся и снова уставился в Ленкино спокойное лицо.
— Совет. Я же сказала, мне нужен совет, — напомнила она, — это же вы мне говорили — инцест, все такое.
— Ты, — машинально поправил Гена. И вдруг густо расхохотался, качая головой.
— Ну, уморили, ну, какие страсти-мордасти. Эхх, где ж мои семнадцать… Стой! Ты куда?
Вскочил, неловко дергая стул, догнал и вцепился в плечо накинутой куртки, стягивая рукав на ленкин локоть. Та остановилась, с опущенной головой, с лицом, завешенным густыми светлыми прядями.
— Де-ла, — Гена повлек ее обратно, усадил, оглядываясь по сторонам. Махнул рукой.
— Девушка! Рассчитайте нас, пожалуйста. И бутылочку сухого, с собой. Да. Побыстрее, если можно, прекрасная валькирия.
Потом они шли, петляя и сворачивая по улицам под стенками каменной ленты домов с разнокалиберными балкончиками. И спустились в какой-то подвальчик, где было темно, краснели на грубых стенках тусклые фонари, и дубовые лавки опоясывали широкие столы.
Гена толкнул спутницу в самый угол, и Ленка проехала задницей по гладкому дереву, приняла в руки сунутый небольшой стаканчик.
— На виду не держи. Я счас пива возьму бокал для виду.
— Мне ехать скоро.
— А ты чуть-чуть. Язык развязать.
— Да, — сказала она и послушно глотнула налитого кислого вина.
— Ну, — вернувшись с пузатой стеклянной кружкой, он придвинулся ближе, разглядывая ее лицо и волосы, — колись, Лорелея.
Ленка глотнула еще, вжимаясь в самый угол, чтоб отодвинуться от требовательного взгляда блестящих глаз под густыми бровями. И пожала плечами, сбираясь с мыслями. А что рассказывать-то? Главное сказала, ну и… Ему что, говорить о том, что происходило между ними каждый день? То, о чем она после испуганно и счастливо думала, заворачиваясь в казенное байковое одеяло в общей спальне девочек, и засыпала с этими счастливыми крошечными воспоминаниями. О том, как посмотрел. И как замер, подсаживая на камень, и она замерла тоже, на целых полминуты, а после расцепились, и стали болтать. А на следующий день, когда он дразнил ее, она погналась за ним, грозно оря, упала, подвернув ногу, и он кинулся обратно, сел, стаскивая с ее ступни носок и держа за щиколотку, стал дуть, вытягивая губы, а потом поцеловал рядом с косточкой, а она замолчала и положила ладонь на его волосы. Еще полминуты…
Такое разве расскажешь. Ну, она не дура ведь, да, можно и рассказать, объяснив, про все эти мелочи: если бы самой Ленке было тринадцать, то ясно — ах-ах, первые касания, ах девочка — мальчик, мальчик — девочка. Но ей семнадцать. И по лавкам с парнями она позажималась изрядно. И если до сих пор никому не давала, то это не значит, что ничего такого на лавочках не делалось. Потому и понятно сейчас, что все серьезно. Потому что одно касание его пальцев или губ, и Ленка просто вот — как умерла. Снова и снова.
Она молчала, а Гена внимательно следил, что-то читая в ее лице, в приоткрытых губах и в том, как сходились брови и после поднимались недоуменно горестным домиком.
— Секс был? — спросил деловито.
Ленка покачала головой отрицательно, и собралась сказать, но выдохнула, молча.
— А вообще? Раньше? — продолжал собеседник, придвигая к себе пузатый бокал, граненый ромбиками, с толстой ребристой ручкой.
— Нет, — ответила Ленка, — еще нет, никогда. А что?
— Собираю данные, Лорелея. А это вот как тебе? — и вдруг замурлыкал вполголоса:
— Летний вечер теплый самый, был у нас с тобой. А, Лорелея? Разговаривали с нами… звезды… и прибой… Угу, аж в сердце бьет, да?
Кивнул на ее молчание, на руки, что сплелись, стискивая пальцы до белизны. И задушевно заговорил, прерываясь, чтоб сделать аккуратный глоток: