Дискотека. Книга 1 [СИ]

Они тогда шли от пансионата на самый конец Острова, где песчаный хвостик заворачивался дугой, оставляя на широкой части стройные заросли высокой сухой травы. И в завитке стояла бассейном прозрачная, с кристальной зеленью вода, над зыбким текучим песком. Ленка тащила на локте полотенце, а Кострома — старое покрывало и бутылку с водой. И время от времени стелили свой коврик у границы травы. Лежа целоваться было намного удобнее. Устав от жары, вставали и шли к воде. И Ленка в ошеломлении медлила, чтоб дать Костроме уйти первому. Он шел, загорелый и гибкий, кожа глянцево играла на мышцах бедер и рук. Оборачивался, махал ей, и она вставала, не отрывая глаз от его фигуры. А мимо гуляли женщины и мужчины, девчонки и парни. И как ей казалось, тоже смотрели только на него, студента пловца, такого вот немыслимого тарзана.

Ну не мог он всерьез, насчет «люблю маленьких Ленок», думала, ныряя рядом и оставаясь у берега, пока он там кроил сверкающую воду мерными взмахами рук. Вон он какой, прям аполлон. А она — просто Ленка Малая. Среднего роста, с круглой задницей и маленькими сиськами. С круглыми щеками и еще зубы не так чтоб ровные, вон клычок вырос позднее других и торчит, если приглядеться. И губищи как у негры. И…

Свои недостатки Ленка могла перечислять бесконечно, и потому старалась этого не делать, а то что — повеситься разве. Тем более, дома с фотографий на нее смотрела роскошная красавица Алла — темные волосы мягкой волной, точеное смуглое лицо, темные глаза в половину лица. Не мама, а просто какая-то итальянская графиня. Куда уж Ленке.

Она повозилась под одеялом, стаскивая носок с согретой ноги. Высунула ее, устраивая поверх одеяла, и вздохнула, восстанавливая ход мыслей. Так вот, Кострома. Он обиделся, когда уезжал. Ждал чего-то, посматривал испытующе, доедая мороженое — сидели на лавочке у морвокзала. А Ленка вертелась, смеялась и вообще старалась не особенно грустить, с легкой паникой думая, вдруг сейчас начнет спрашивать, будет ли она его ждать. До следующего лета. И с одной стороны ей ужасно этого хотелось, потому что тогда станет ясно, он правда, влюблен, и у него это всерьез. А с другой Ленка думала, ну а у меня? Разве всерьез? Было бы настоящее, как у Рыбки, наверное, не нужны и уточнения всякие. И вообще, разве она виновата, что он ей нравится. Как Аполлон. На пляже. И — все.

А еще очень хотелось его развеселить, пусть бы ехал без этой тоски на лице. Но Кострома в ответ на ее усилия вдруг сказал с горечью, а времени не осталось совсем, уже подходили к автовокзалу и его автобус стоял у платформы:

— Я вижу тебе все хи-хи и ха-ха. Ну и ладно…

Отвернулся и ушел, замаячил в темном стекле выгоревшими до пеньки вихрами, уселся с другой стороны.

Удивленная и расстроенная Ленка обошла автобус, вставая на цыпочки, постукала пальцами в окошко. Но Кострома не повернулся. И постояв, она медленно ушла, оглядываясь на еле видный, но все равно — затылок.

И вот кончается октябрь, если ветер повернет на юг, то в городе на всех клумбах зацветут пышные астры, как говорят бабули на базаре — дубки. Вылезет новая зеленая трава, трава ноября. А у Ленки в дальнем углу за книгами спрятано письмо, из Львова, Кострома написал ей, о всяких пустяках, и в конце тремя словами, что вот, можно мне было пойти в армию на два года офицером, или на год — солдатом, так я на год иду.

И все. И подпись. И Ленка совершенно не знает, а что ему отвечать.

Она закрыла глаза. Наверное, если бы любовь или хотя бы влюблена, как тогда, совсем зеленая, страдала по Димочке в пионерлагере, лежала бы сейчас и мечтала. Воображала всякое. Но никого из знакомых не хочется на место Димочки приклеить.

Она сердито отвернулась к горбатой спинке дивана, нажала пальцем, слушая, как в глубине тонко отозвалась пружина. А еще кошмар и ужас, что на время маминой командировки сюда едет бабушка. Елена Гавриловна, папина мать. Большая и злая старуха с бледными глазами и сжатым ртом. Ее боялась и ненавидела мама, боялся сам папа, а Ленка не боялась, но ненавидела. И только старшая сестра Светлана бабку не боялась, командовала ей, как хотела, и вообще они со старухой жили душа в душу. Хотя внешне Светка была копия матери, а вот Ленка уныло выяснила, разглядывая свои детские фото и бабкины портреты в молодости, что они с Еленой Гавриловной сразу видно — одной крови.

Думать о бабке было вовсе невмоготу и Ленка, маясь, высунула руку, зажгла лампу на стене. Нашарив под диваном сунутую туда книгу, уселась повыше, сердито открыла ее там, где был загнут уголок странички. Ну их всех, подумала. И углубилась в чтение.

Утром мама бегала от зеркала в ванную, оттуда на кухню, снимая с плиты горячую кастрюлю с картошкой, зло чертыхалась, посматривая на часы, бежала в комнату, и оттуда сразу слышалось нервное:

— Сергей! Ты совсем меня не слушаешь, да? Как придешь… и не забудь разогреть, не таскай заклялое из холодильника.

Тут же кричала, топая ногой и нагибаясь к ремешкам полуботинка на каблуке: