Дискотека. Книга 2 [СИ]

Папа пришел, когда она уже устала ждать, и заодно боялась встать, так сильно приспичило, но увидев, как мелькнул у турникета и, оглядываясь, встал на ступенях, вскочила, торопясь навстречу недоуменно-сердитому, очень взволнованному лицу под растрепавшимися темными волосами.

— Что? — он обхватил ее плечи, повертывая к себе, — дома что? Со Светланой? Или — мама? Ты чего тут, Енка?

— Нет, — быстро ответила она, — нормально, пап. Все в порядке. Я сама. К тебе.

— У вас что, экскурсия? Ты удрала?

— Что? — Ленка полминуты смотрела в его загорелое лицо, потом поняла и подумав, кивнула, топчась, — да, точно, экскурсия. Пап, я в туалет хочу. А еще поговорить надо. Пойдем, а? Да, я до утра могу, да.

Она переминалась, совала ему в руку свой паспорт, и сама уже толкала его к ступенькам.

Внутри, где все сверкало тяжким предвечерним светом, лязгало и грохотало, шли быстро, Ленка еле успевала, и спотыкаясь, немного сердилась на то, что отец молчит. Правда, шум вокруг такой, что пришлось бы кричать, а еще ей не нравилось выражение его лица. Да, приехала неожиданно. Но она же дочь. И совсем уже взрослая. А вдруг я просто решила увидеться с отцом, думала возмущенная Ленка, мне что, на это нужны сто пятьдесят разрешений? Мог бы и порадоваться.

У дальнего причала, заросшего вдоль блестящих рельсов беленькими ромашками и желтыми нитками повилики, отец остановился у серого борта маленького облезлого кораблика.

— Вон гальюн, видишь, за деревьями? Беленый домик. Давай сумку, я тут подожду.

Потом они поднимались по узкому трапу, отец поздоровался с сонным вахтенным, и пройдя по белым палубным доскам, вместе спустились в тесное нутро, где было тихо и совершенно никого. Прошли узким коридорчиком, освещенным редкими зарешеченными лампочками. Сухо щелкнул необычной формы ключик, медленно отошла дверь с полукруглыми закраинами.

— Заходи.

Ленка протиснулась следом, приложилась бедром о край металлической раковины, наклоняя голову, чтоб не треснуться о бортик койки, уселась на крошечный диванчик под иллюминатором.

Отец остался стоять в дверях. Помялся, и задирая манжет старой рубашки, посмотрел на часы:

— Слушай, у меня сейчас вахта, потом, ну, ребята там собираются, ты не думай, все официально, а то я бы не пошел. Совсем нет сейчас времени. Ты, правда, на ночь? Никто тебя там не хватится?

— Никто, — немного мстительно ответила Ленка, скидывая босоножки, — я всем сказала, что к папе, попрощаться перед рейсом. А это что, на нем и пойдете?

— Нет, — отец засмеялся, стряхивая манжет на место, — на этом мы в Черном море болтались, месяц. Это моя каюта. Моя и Семеныча, ну он уже переселился. А пароход встал на ремонт. Завтра бригада начнет заниматься чисткой и покраской. Летка, понимаешь, я тебя на «Такиль» повести не могу, я же там не один в каюте…

— Мне тут нравится, — быстро ответила Ленка, — ты иди, если торопишься, а потом придешь. Совсем вечером придешь же?

Она хотела напомнить, насчет поговорить, но вспомнился недавний какой-то фильм, где родители первое, что думали, ах, дочка беременная! И пока не стала. Все равно топчется и на часы смотрит.

— Приду, обязательно приду. Только у меня вахта ночью. Летка, я побежал. Ты есть хочешь? Вот ключ, на вахте спросишь, где стоит «Такиль», подойдешь. Я скажу Петровне, чтоб покормила. Ясно? Ты поняла?

Последние слова кричал уже из коридора, они гулко пролетели в приоткрытую дверь, и Ленка, босиком прошлепав, высунула голову, отвечая вслед шагам по железному трапу:

— Поняла! Не волнуйся!

Прикрыла дверь и вернулась на диванчик, улеглась, раскидывая ноги и руки, вывернула голову так, чтоб удобнее смотреть на край иллюминатора и здоровущие железные болты, которые его держали. Вздохнула от удовольствия. Вот здорово. Она совсем одна, в настоящей каюте, и пока есть неохота, можно никуда не идти, пусть папа делает там свои дела и возвращается совсем ночью, а она отдохнет от народа, от маминых волнений, Светкиных ссор с Жориком и от его сальных взглядов. Да от всего.

Вахтенный, мимо которого Ленка невнимательно проскочила в первый раз, оказался сильно пожилым дядечкой с крепко битой сединой головой, в старой рубахе и промасленных до черных пятен штанах. Когда она, сжимая в руке ключик, нерешительно вылезла на палубу и остановилась поодаль, не зная, как обратиться, сложил газету и, кивнув, спросил:

— Сало ешь?

— Что? — не сразу поняла Ленка, хотя вышла именно спросить, как пройти на «Такиль» к Петровне-кормилице, — а, да, ем сало.

— Тогда вот, — дядечка нагнулся, натягивая рубаху на спине, пошарил в темноте под какой-то тумбочкой или столиком, и вытащил большой газетный сверток, разворошил, открывая скудному электрическому свету нарезанный серый хлеб, шмат влажно блестящего сала и пару вареных яиц.

— Тоня собрала, а куда мне столько, на вот.

— Спасибо, — Ленка приняла тарелку с хлебом и ломтиками сала, по которой каталось яйцо.

— Соль вот. Кружку неси, у меня чай, в термосе, с шиповником.