— Летка, — заговорил уже с ней, поднимая руку и глядя на часы, — пора мне, ну вот же как. Я же не знал, что приедешь. Сама приехала, совсем ты выросла. Я… ты молодец, что приехала.
На каждое его слово у Ленки был готов язвительный ответ, и от того, что внутренний голос проговаривал эти ответы, она растерялась и просто молчала. Чтоб не закричать, упрекая и горько издеваясь. Ага, молодец. Приехала. И — увидела.
— Я тебе письмо написал. Вот. Бери.
Он совал ей в руку сложенный вдвое конверт, накрепко заклеенный и захватанный пальцами.
— Не надо, — с тоской сказал она, — убери, я не буду! Читать.
— Некогда мне, пора уже. Возьми. Дома прочитай, ладно? Не хочешь если. Летка моя Енка.
Он снова обхватил ее плечи. Неловко попытался поцеловать в щеку. А она увидела, там, между штабелей ящиков, еще далеко, но быстро идет женская фигура, ветер дергает юбку, край пиджака и короткие русые волосы. Ленка дернула головой, отступая.
— Да. Прочитаю, да пусти уже. Мне. На автовокзал мне. Надо.
— Билет есть?
Лариса вертела головой, не видя их. Встала у трапа, ловя кого-то за рукав и спрашивая.
— На завтра, — сипло ответила Ленка, ужасно себя жалея. В руке комкала жесткий конверт.
— Так… Пойди там в диспетчерскую. Спроси Анну Петровну. Запомнила? Это стармеха нашего жена. Она тебе поменяет билет. Нормально так?
Ленка кивнула.
— Вон стоит твоя. Ищет.
Отец быстро оглянулся. И снова посмотрел на Ленку, на ее потерянное лицо и дрожащие губы.
— Прочтешь, я написал там. Пожалуйста. Пока, Летка-Енка. Привезу тебе ананас. Ты всегда любила. Хочешь? Да иду я!
Ленка кивнула и пошла, обходя штабель с другой стороны, чтоб Лариса не увидела ее. Наверное, умнее было бы прям на нее выскочить, думала Ленка, спотыкаясь и ускоряя шаги, пусть видит, но ужасно не хотелось таких умностей, вообще хотелось поскорее отсюда. И никакого Севастополя не надо, а надо на автовокзал, вдруг получится уехать сегодня, и вечером быть дома. Там тоже не фонтан, ну что-то придумается. Можно, все же, отправиться на выпускной. Хотя тоже совершенно не хочется.
Небо, уже по-летнему бледное, затеняли толпы маленьких облачков и крутилась сбоку низкая серая туча с белоснежной горбушкой, угрожая, выползала с закатной стороны, но никак не могла достичь середины — солнце плавило и растаскивало плотные комья, они светлели и исчезали, а кудрявые мелкие, похожие на смешных толстых овечек, оставались. От них на рельсах, асфальте, штабелях, горах угля крутились такие же толстенькие круглые тени. Ленка моргала, пробираясь какими-то закоулками, ушибая локти о неровные пирамиды то ящиков, то старых шпал, вкусно воняющих креозотом. Наконец поняла — заблудилась и придется спрашивать, как найти проходную. Шмыгнула, вытирая глаза тыльной стороной ладони и пошла в обход контейнера, обшитого яркими цинковыми полосками и изукрашенного красными надписями.
Ступила на узкий, непонятно куда ведущий тротуарчик. Оглянулась, разыскивая кран на причале, где стоял «Такиль». И ойкнула, налетев на кого-то. Ступила назад, от женской фигуры — широкая юбка, серый пиджак в талию, короткие волосы, кинутые ветром на одну сторону.
Сердце, щекотнув, упало в желудок, рот пересох. Так неожиданно, до полной растерянности, так — врасплох. Лариса стояла напротив, с растерянным лицом, обе руки опущены, в одной чемоданчик, в другой сумка. И ветер лепит волосы в глаза, а руки заняты, не убрать.
Ленка успела подумать, наверно, у меня точно такое же лицо, совсем глупое. А больше ничего не подумала, только услышала собственный хриплый голос:
— Нашелся?
— Что? — Лариса повела плечами — пиджак перекосился и съезжал с одного плеча, а поставить чемодан на вытоптанную траву она, наверное, не додумалась.
— Сын. Ваш.
— Да… — у нее перестал дрожать голос, лицо разгладилось, посветлело, будто тучки утащили свои тени, и солнце засветило уверенно, устойчиво:
— Я и шла сказать па… Сергею Матвеевичу. Я позвонила опять, он, оказывается, заехал к товарищу, и оттуда уже домой, через три дня. Или четыре. Такое счастье.
— Хорошо.
Ленка повернулась и снова ушла за контейнер, пошла обратно, еле волоча гудящие ноги, ругая себя за глупое поведение и одновременно радуясь, что с чертовым Валиком все в порядке.
— Вот и все, Малая, — сказала вполголоса наставительно, — вот, и, все… живи уже дальше.
На автовокзале все сложилось очень хорошо, никакой Анны Петровны Ленка найти не сумела, кругом были толпы летнего народа, груженые сумками и чемоданами, орущие на орущих детей и ругающие кассиров, шоферов и диспетчеров. Но когда ее затолкали в угол к диспетчерской и она, спросив, рассказала, что ей поменять билет, он тут же кому-то понадобился, Ленку взяла на буксир огромная тетка с громким голосом, протащила куда надо и сама все сделала. Через десять минут Ленка внезапно оказалась в автобусе, сжимая в потной руке новый билетик и ощупывая почти забытую в толчее сумку — на месте.