Дискотека. Книга 2 [СИ]

На эти мысли упорно накладывалась другая, про Ниночку, ту самую, с которой все получается и началось, не врала девочка-каратистка, они там с ним встречались.

«А ты — крутила с Кингом, Малая»…

Но Ленка тряхнула головой, не желая соглашаться. Крутила, да. После того, как узнала. Ему, значит, можно, а ей нельзя? И потом как можно так долго молчать? Да если бы она знала, куда позвонить, уже тыщу раз позвонила бы, не стала бы в позу становиться, и спросила бы, пусть скажет сам! Но воспоминание о бедном Васе Костроме, который писал ей письма, а Ленке был совсем, получается, не нужен, и потому она забывала ответить, и не хотела отвечать, или откладывала, пока не забывала снова, это воспоминание приходило, чтоб показать ей — он там, наверное, точно так же. Забывает позвонить Ленке, откладывает, чтоб забыть.

И получались два обмана, один обман ее отца, другой — Валика. Это давило до боли в затылке. И сердце ныло. Хотелось что-нибудь разбить. Или убежать и напиться, а еще кинуться танцевать и познакомиться с кем, чтоб восхищался, чтоб Валик понял, Ленка в тыщу раз лучше его каратистки, но шиш тебе, Панч, уже не твоя.

Она выбралась из кустов, морща нос от сложного запаха — цветы перемешивали сладкий аромат с резкой вонью из туалета, и еще запах угольной пыли и ржавых железок. Пошла обратно, к пароходику, на его борту, освещенном расплывчатым светом фонарей, белела пуговица иллюминатора — единственная со светом внутри.

— Пришла… — вахтенный не поднялся.

Убирая ноги, чтоб Ленка прошла, добавил обвиняюще:

— Отход у них завтра, с утра будут бегать, не до тебя. Отец ждал тут. Сказал, чтоб пришла сама, он на вахте, ночью.

— Хорошо, — ответила Ленка.

— Пойдешь? — спросил в спину.

— Нет, — ответила она, не оборачиваясь.

Спустилась вниз, прошла пустым коридором и отперла дверь, оглядела внутренность крошечной каютки с койками в два этажа. Села снова на диванчик под иллюминатором. Нехотя взяла со столика листок бумаги с карандашными строчками.

«Летка, не глупи. Позвони мне с вахты, Василий наберет. И приходи, до 12 дня можем поговорить, потом уже все. Папа».

— Ага, — сказала вполголоса угрюмо, — щас вот.

Легла, подтягивая к животу ноги и глядя на полукруг света, бликующий на крашеном ободе круглого окошка. Что же ей делать? Завтра у них отход, а ей нужно потом где-то переночевать, и вообще все так тоскливо, что лучше об этом совершенно не думать.

Она закрыла глаза и вдруг заснула. Во сне было ей очень грустно и одновременно светло, так сладко, что она заплакала, куда-то идя, проводя рукой по каким-то мягким лепесткам, веткам, что-то рассказывая через слезы, и зная — ее слушают, слышат, и кивают, понимая. Ее тут любят.

Просыпаясь, выплывала из сна, жалея, что сейчас все забудется, уже забывается, и кто там шел рядом с ней, слушал, трогая рукой ее пальцы? Кто-то совсем близкий, такой — самый нужный. Но кто это был?

— Спишь все? — голос шел через решеточки понизу двери, замолкал, в дверь постукивали. Потом стал громче:

— Ну ты и спишь, королевна, проспишь ведь все!

Ленка открыла глаза. Блики на иллюминаторе стали яркими, по светлому потолку бежали, обрезаясь, солнечные сетки. Она села, моргая. Сказала хриплым голосом:

— Встаю уже.

— Ага, — согласился вахтенный, — я через полчаса сменяюсь, бригада скоро будет. Беги, давай на «Такиль», уходят же скоро. Ну и завтрак там тоже.

Толком не проснувшись, она умылась — дядя Василий выдал ей полкружки воды, быстро привела себя в порядок перед зеркалом в каюте, и все больше мрачнея, попрощалась и ушла к зарослям, где торчал белеными стенками сортир. А уже оттуда медленно двинулась к «Такилю», раздумывая, как сложится день и прощание с папой.

На «Такиле» никто ее не ждал. Кругом все бегали, быстро ходили, несли по трапу какие-то коробки и ящики, кричали, нагибаясь с борта, и им кричали в ответ снизу. Ленка встала сбоку, где якорная цепь, вываливаясь из круглой мощной дыры, упадала вниз, провисая над суетливой водой в мазутных пятнах. Переминаясь, поправляла на плече сумку, и хмурясь, загадывала, глядя на часы, вот полчаса постою и уйду нафиг, а звать не буду. И спрашивать не буду.

— Летка? — голос упал сверху, там маячила черная на ярком солнечном фоне голова, — пришла? Стой там, я сейчас.

Через несколько минут уже шел к ней, быстро, взмахивая рукой под коротким рукавом форменной рубашки. Ленка вдруг представила себе, что она его жена, через час они на полгода расстаются. И когда же все выяснить, как следует поругаться, обидеться, и после помириться? Или что, все выкинуть, забыть и просто нормально попрощаться, будто и не было ничего?

— Я уж боялся, надуешься на всю жизнь, ну ты что? — отец обхватил ее плечи, и сразу отпустил, видно, почувствовал, какие они каменные.

— Ты не должна так. Ты ведь не знаешь ничего.

— Знаю. Больше знаю, чем думаешь.

— Матвеич! — заорали сверху.

И отец, запрокидывая голову, крикнул в ответ, так что Ленка вздрогнула:

— Да иду уже!