Дискотека. Книга 2 [СИ]

Глава 51

Над морем вставала луна. Такая багровая, мутная, будто ее только что вытащили из чаши, полной крови. Красиво и очень тревожно.

В костре треснула ветка, рассыпала веерами огненные брызги. И в ярчающем свете живого огня решетка стала черной, резкой, зашипели, плюясь и свистя, уложенные на нее ракушки.

Валик, поддевая веткой одну, подтащил ближе к краю закопченной решетки.

— Готово. Горячо только, я сниму, остынет.

Ленка сидела, чуть клонясь к его плечу, кивала послушно, думая только об одном, пусть разберется с ракушками и снова обнимет рукой ее плечи. Ей было страшно. Вдруг она продолжит рассказ, и его рука ослабеет, осторожно отпуская, исчезнет, и больше он не положит ее на ленкино плечо.

— Тебе ведь не завтра обратно?

— Что?

Она смотрела в его спину, согнутую к гальке, так что свет падал на ребра и локоть.

— А. Да. Завтра воскресенье. Мне в понедельник надо, только очень рано. К семи уже на работе чтоб.

— Я с тобой поеду.

— Что?

Валик отряхнул руки и выпрямился, сел снова совсем близко и обнял ее плечи, прижимая к себе. Ленка закрыла глаза.

— Рассказывай дальше.

— Ты правда поедешь?

Он кивнул.

— Вероника ж сказала, нормально. Если, конечно, ты меня не выгонишь, на вокзале спать. Шучу. Я ей наврал, что мне есть там, у друга. Ну есть, но он умотал с родителями, так что на самом деле нету.

Ленка вздохнула. И продолжила рассказывать.

Луна поднималась выше, светлела, кладя на воду огромную белую заплату, а от нее к середине маленькой бухты бежала серебряная дорожка. И почти белая, луна уже не пугала. Казалось, чем дальше идет время ночи, тем мягче становится все вокруг, засыпая. И может быть, все не так и страшно. Панч ее обнял. Хотя о Пашке она уже рассказала, коротко, мучаясь стыдом за то, что приходится все это говорить словами. А так не хотелось, чтоб решил — выгораживает себя, говоря о других гадости.

К белой луне, воцаренной в небе, усыпанном некрупными в ее свете звездами, пришло время Кинга. Красивого и сильного, для которого Ленкины горести и заботы были всего лишь глупостями, которые мешали. Или же помогали привязать к себе. Именно так она не говорила. Просто рассказывала по порядку, радуясь, что в темноте не видно ее лица. И лица Панча.

Но его рука лежала на ее плече. И не исчезала.

Луна стала маленькой, как полукруглая лампа, белый матовый плафон, изъеденный пылью. И Ленка, оставив Кинга в машине толстого Димона, рассказала о докторе Гене, о визите в клинику и о том, что говорил ей по телефону Миша Финке. Вернее, о чем он молчал, как она, рассказывая, со стыдом поняла. Одновременно с мишиным внимательным голосом в ночи появился и Павлик, мальчик с хрустальными костями, которые, неизвестно, станут ли крепче, когда он минует один возраст и уйдет в другой. А если не станут, то он умрет, и знает это. Так же, как знает о себе Панч, который несколько раз умирал, а потом возвращался.

— Вот, — сказала она в темноту, и оказалось, голос стал хриплым, горло саднило. Устала говорить, и вообще устала, будто мешки грузила, так смеялись дома.

— Лен? А теперь мне можно с тобой поцеловаться?

Она снова растерялась. Он смеется над ней? Или ему вообще все равно, что было, а просто охота целоваться с девушкой, блондинкой, вслед которой цокают рыночные торговцы и свистят пацаны?

— Мне совсем не все равно. Что ты рассказала мне. Но я все жду и жду, если ты меня любишь, Малая, да блин, я имею право, наконец, тебя поцеловать? Я ведь тоже тебя люблю.

Ленка закрыла глаза. И они поцеловались.

Валик сидел, держа ее за плечи. Так близко. И его губы у самого уха. Сказал щекотно, мешая слова с дыханием:

— Я его могу убить. Этого Кинга. А еще Санича тоже. Ну и доктор этот. Так. Кого там еще…

— Нет, — Ленка испугалась всерьез, поворачиваясь, чтоб в неровном свете разглядеть лицо, — ты что? И сядешь, да? Не думай даже! Ты вообще слушал? Я сказала же.

— Что сказала?

— Ну… — Ленка слегка затруднилась и повторила, — вот. Вот же. Ты все узнал. Чего молчишь?

— Сказал уже.

— А про меня? Ну, ты же думал. А я…

Море плескалось еле слышно, будто слушало и не хотело пропускать слова.

— Ты, Лен, совсем оказалась глупая. Не потому что у тебя это все наслучалось. А потому что секретов накрутила. Почему не сказала про долг?

— Тебе? Валь, ну а ты что сделал бы? С мамой, которая на двух работах. И с переездами там всякими.

— Не твое дело. Но сказала бы! А еще своим родителям. И сестре. Да блин, ты молчала, даже подруге ничерта не сказала! Про нас с тобой. Боялась, да?

— Не кричи, — испуганно попросила Ленка, — пожалуйста, не кричи. Да. Боялась. Ты же мне брат. А мы.

— Ладно. Но про деньги. Надо было сказать. Просто вот поделиться.

— Зачем?

Теперь уже крикнула Ленка, отклоняясь и сжимая кулаки. Как он не понимает? Она все наворотила, и ей пришлось расхлебывать, а чего вешать на других.

— Затем. Не только я тебя люблю. Вот ты бросила все, даже меня, когда Павлик этот. Он что, тебе чего обещал? Или ты ему должна? Нет. Просто так, понимаешь, потому что ты добрая. А думаешь, ты одна добрая? Думаешь, никто тебя не пожалеет?