Дискотека. Книга 2 [СИ]

— Подтягивайтесь! — сердито закричал надсадный голос, рождая в дальней гряде эхо, — вы там, в белых штанах, я вам, женщина!

Это слово — «женщина», оно царапнуло и после ударило, наотмашь. Панч прерывисто вдохнул, закашлялся и сильно хлопнул себя по губам, ненавидя себя. И что пугало его — ненавидя Ленку.

«Хорошо, что она спит».

Он поспешно отполз подальше, сел, спиной к ней, обнимая руками колени. Положил подбородок на них так, что заныли стиснутые зубы. Надо просто ждать. Любая боль кончается. Да все кончается, проходит, он это знал, считая медленное время капельниц и стремительное время приступов. Но знал и то, что бывает, проходит не вовремя, тянется слишком долго. Будешь вот так ждать, Валик Панч, и жизнь кончится, пришла дурацкая, казалось бы, мысль. Но он ее знал, она не была дурацкой, а очень помогала ему. Потому что привык жить без будущего, зная — его жизнь и правда, может кончиться внезапно. Даже одного раза хватило бы, а у него их было три. Последний тогда, в школьном коридоре, и Ленка Малая спасла его, а перед этим он кинулся спасать ее. Но еще после первого раза, когда в одиннадцать лет узнал из тихих разговоров врачей, что могли и не спасти, не откачать, тогда вдруг понял, для него некоторые вещи заказаны, и если что-то можно сделать, нужно делать, а то так подождешь, и жизнь рраз, кончилась, а ты и не успел.

«Ну и что?» насмешливо спросил сам у себя, поводя голыми плечами, которые припекало солнце, ну кончилась, да у всех она кончается, и как там — все там будем. Один после долгой жизни, полной достижений, или приключений. Другой — ничего не успел, родился, умер. Так может вообще на все наплевать?

И вот этот вопрос показался ему совсем дурацким, непонятно, как плевать и что наплевав, делать.

Над сверкающей рябью медленно пролетела чайка, ложась на крыло, повернулась и понеслась обратно, спикировала, плеснув камнем о воду, подняла фонтачик брызг и рванула вверх, держа в клюве серебристую полоску — поймала рыбку.

Что-то важное нужно было подумать, так думал Панч, провожая глазами белую птицу, несущую в клюве маленькую серебряную смерть, что-то до того, как она проснется, потому что — посмотрит, скажет, и все двинется, а он упустил, не подумал без ее взгляда, который все поменяет. Сегодня вечером нужно уехать, он обещал Малой, что уедет с ней. И не потому что ему так хотелось, хотя да, хотел, и сильно. Но еще сильнее хотел, чтоб ее глаза не становились такими затравленными, как только он умолкал или переставал улыбаться. Будто одна со всех сторон виновата, во всем. А было не так. Разум, который ждал, когда мальчик успокоится, пытался ему сказать об этом. О том, что нет Ленкиной вины. И он уже его слышал. Но боли наплевать на разумные слова. Она не уходила.

За его спиной Ленка пошевелилась, вздохнув. Он замер, молясь, чтоб спала еще, дала ему поймать эту мысль, с которой дальше будет немного проще. Или легче. Повернулся, кося глазом на неподвижную скорченную фигуру. И дрогнув сердцем, нашарил рубашку и укрыл Ленке плечи и попу. Солнце почти пекло, но она зябла, съеживаясь, все еще в остатках ночной прохлады. Они легли вместе, обнявшись. А после, засыпая, он расцепил затекшие руки и лег удобнее. И сразу проснулся от того, что у нее сбилось дыхание. Лежал, глядя в крупные низкие звезды, слышал — не спит, ждет, что обнимет ее снова. Может быть, тихо плачет. А он не мог, ругая себя, мысленно издеваясь над собой и обзывая обидными словами. Тоже мне, ангел Ленки Малой, куды там, ангел, а не можешь простить, прижать к себе. Так и заснул, слушая, как она молчит и тоже засыпает, выравнивая трудное дыхание. Засыпая, почти подумал эту самую мысль, но ушла. И вот теперь не успеет вернуться.

— Валя? — сказала за спиной Ленка осторожным хриплым голосом. И замолчала, видимо, не зная, как дальше с ним говорить.

«Ты умирал» насмешливо и с упреком сказал голос в его голове, ты — умирал, а они нет. И не тебе равняться на тех, у кого полные короба дней впереди. Делай свое, раз тебе показали, что есть вещи важные, а есть те, которые только кажутся важными. И наплюй на то, что неважно.

— Лен, — он повернулся, с безмерным облегчением от пойманной, наконец, нужной мысли, улыбнулся ее настороженному лицу, полному ненужной вины и боли, — проснулась? Блин, Малая, я тут уже спекся, пока ждал. Ну ты и спишь.

Ленка села, опираясь на руки. Моргнула, опустила голову, разглядывая сползающую рубашку. И снова посмотрела на Валика. С таким облегчением и счастьем, что он поспешно съездил себя по уху, так что затрещала дурная башка. Мысленно, конечно.

— Жрать нам сегодня нечего, — обрадовал ее Валик, — так что скупнемся и побредем к тете Маше, на кухню. Я в рабство сдамся, а ты отдыхай, тебе еще завтра шваброй махать. Котов кормить не пойдем, они на туристах обкормились так, что на обрезки глядеть не будут. А я место знаю классное, в парке, там тень и тихо. Посидим пару часов и на автобус.

— Да, — Ленка, спохватившись, поправила волосы, отворачиваясь, протерла уголки глаз.