Дискотека. Книга 2 [СИ]

Она беспомощно усмехнулась, крепче стискивая коленки руками. Не хватало слов, чтоб сказать правильно, что чувствовала. О том, что секс, оказывается, был платой за то ощущение свободы. Которая не из-за денег и катания на машине, а которая разрешала не следовать тоскливым правилам. Можно было проговорить это, но следом сразу пришлось бы снова говорить о том, что все оказалось ложью, и никакой свободы не было там, просто правила — другие.

— У меня дома книжки есть, — вместо подуманного сказала Ленка, — писателя Федосеева, он путешествовал по Саянам, один или с проводниками. Мне когда было десять лет и одиннадцать, я думала, тоже буду. В тайге, где можно куда хочешь идти, самой. Костер там, небо в звездах. Мечтала прям. Смешно, да? Там же комары всякие, и страшно. И нет никого, чтоб помочь. Ну, и я — девочка. А он большой сильный дядька.

— Как этот Финке.

— Да. Я еще наверное, поэтому так, к его тетрадкам. Как Гена рассказал. Чтоб выйти на вокзале и остаться. Если решил. Решила. Но получается, он слегка ненормальный, и жена его бросила. И я если так хочу, я тоже ненормальная.

— Соседи.

— Что?

— Скажут, — продолжил Панч, — ой, что скажут соседи. Я не смеюсь, я серьезно, все так подумают, конечно. Тем более, извини, Малая, ты и так ненормальная, для них. Вон какие сандалики смастерила. Отличница-сапожница.

— Да! Мама говорит, если получается, ну ладно, выбери факультет, модельер обуви, учись, диплом. А если мне не надо диплом, чтоб мастерить такое? Если бы я собиралась стать, да вон училище, скорняжное, год и дальше можно работать.

— А ты не собираешься?

Ленка покачала головой, собрала волосы, скручивая в жгут и отпуская.

— В том и дело, Валь. Я много умею. А уколы знаешь, как научилась? Мне говорят, бегом в медучилище, будешь нарасхват, потом врач. А еще шью. Но как подумаю, что на всю жизнь, то сразу перехочиваю. Перехачиваю?

— Перехачухиваю.

— Неважно. Главное, кажется, все вокруг знают, как будут жить. А я вот не знаю. А так нельзя.

— Кто сказал?

Ленка пожала плечами. Тряхнула головой, рассыпая волосы.

— Все говорят. И не надо мне сейчас про наплюй на всех. Потому что мне это тоже важно! А я пока что не вижу ничего, как впереди будет. Не знаю. Даже не знаю, чего мне хотеть!

— Но хочешь ведь чего-то? Путешествовать там, например. Делать что-то.

— А, — Ленка махнула рукой, — да не и сильно хочу. Ну поеду, ну еще куда-то поеду. Я ведь не люблю одна в чужих совсем местах, и мне нравится, вот тут у Миши, потому что я привыкла, вроде как дом. Свой дом, наверное, хочу. Жить. Я жить хочу, а как не понимаю. Смотри, Валька, даже вот мы с тобой. Я тыщу раз думала. Если все получится, мы всех победим, и будем вместе. А как? Какое оно, это вместе? Где мы будем жить? А как же твоя мама? Мои ладно. Светища родит малявку, и маме хлопот на три года вперед прибавится. А твоя останется одна? Или я к вам приеду здрасти-здрасти, пустите, Ларисыванна, блудную Малую к вашему сыну в спальню. Фу, извини, я тебе, наверное, надоела со своими скучными мыслями.

— А мне не говорят.

— Чего не говорят? — не поняла Ленка.

— Ну, что так жить нельзя. Что надо себе будущее придумать. У меня будущее, Лен, инвалидность. Тяжелая или легкая. И что смогу, то и буду делать. Любое.

— Валинька…

Ленке показалось, что черные коробки чердаков выросли, загораживая все небо. Но Панч засмеялся, придвигаясь и просовывая свою руку под ее согнутую ногу, прижался щекой к щиколотке.

— Не пугайся. Я привык, давно уже. Главное, не помереть. Мне нельзя, у меня — Ленка Малая. А остальное. Понимаешь, я могу как раз жить, как хочу. У меня от общих правил освобождение. Как от физкультуры.

— Что за жизнь такая, — подавленно сказала Ленка, кладя руку на его волосы, — неужели так везде, Валь? Жить по-своему могут только ненормальные и вот, с инвалидностью. Я так не хочу. А как хочу, еще не поняла. Эх.

Они замолчали, Ленка легла, прижимаясь к Панчу, чувствуя его локоть и бедро. А сверху придвинулось небо, пуская через звездный свет ленточки падающих звезд. Панч зевнул, стукнул зубами. Как пес, сонно подумала Ленка, закрывая тяжелые веки, как там, в темной комнатке, где ночевали в первый раз, и он был непонятный, совсем еще незнакомый, отсюда кажется — другой мальчишка и одновременно — да вот же он, дышит ровно, чуть похрипывая. Совсем мой Валька. Такое счастье.

— Лен, — голос его звучал уже невнятно, голова качнулась, укладываясь на косматом истертом плюше, — любимая Малая, ты уже ведь живешь. Тут, у Миши этого. И дальше будешь. Потому что ты сильная. И еще упря-мая. Моя.

— А ты мой. Совсем. Не отдам никому. Спи. Я тоже…