Дискотека. Книга 2 [СИ]

Вот и все цветы, которыми керченская зима встречала март, но Ленке вполне хватало, и каждый год она радовалась тому, что день рождения и цветы обязательно будут. А прочие подарки не слишком ее волновали, того, чего хочется все равно не получить, думала Ленка, а что получаешь, оно какое-то все не особо и нужное. Подарили и спасибо.

Фрезии и подснежники провожали вместе с ней зиму и встречали весну. Для цветов у Ленки были специальные, ее собственные вазы, в городе был завод стеклоизделий, где не только штамповали скучные майонезные банки и молочные бутылки, но имелся там цех художественного стекла, куда школьники ходили на экскурсии, смотреть на огненные леденцовые фокусы. И во всех магазинах и магазинчиках города продавались не только выводки стеклянных лебедей с пузырями в круглых животах, и пепельницы в виде тяжелых застывших клякс с неровными лучами, но и множество ваз, вазочек, и всяких фигурных бутылочек. Стоили они сущие копейки, и Ленка с большим удовольствием выбирала, чтоб нравились, чтоб именно ей.

Самая любимая ваза стояла на письменном столе. Круглая, как медовый шар, с высоким узким горлом, похожая на колбу алхимика, а еще на спокойное густое солнце, и над ней, на тонких стеблях, бабочками — алые небрежно свернутые цветы. За ними, в окне маячила серая дорога, голые ветки деревьев, низкий бетонный забор, обрывающийся у бельевой площадки, и за ним Пашкина пятиэтажка — песочного цвета, в хмурые бессолнечные дни тоже совсем серая. Так что медово-желтая ваза с красными цветами на зеленых стеблях очень получалась к месту.

Вечерами серый мир темнел и прятался за шторой, включалась настольная лампа, и круглое солнце, наполненное водой, загоралось неярким медовым светом. А цветки становились почти прозрачными. Те, которые умирали, Ленка осторожно срывала, оставляя живые, и было это как ее личный календарь, приближающий настоящую весну. Ленка знала, сидя спиной к комнате, к закрытой двери, за которой ходила мама, а за ее шагами мурлыкал телевизор, — цветы кончатся, а весна еще не придет, но можно сманить девочек на дальний пустырь, набрать веток миндаля, расставить их в вазы, и они тоже помогут дотянуть до зеленой листвы и яркого, настоящего солнца.

В этом году фрезии стояли долго. Ну, хоть так, усмехнулась Ленка, стряхивая в ладонь увядшие колокольчики — на стеблях остались всего по одному, на самых макушках. Красный и два желтеньких, и уже растеряли свой запах. Но все равно молодцы, уже середина марта. За шторой гудел ветер, иногда стихал и снова кидался, и тогда в стекло царапалась колючая снежная крупка. Каждый год в начале февраля кажется — вот она, весна, почки зеленые, солнце, и кругом свежая травка, которая вылезла еще в декабре. И каждый год после самых теплых зимних деньков неумолимо приходила февральская зимка, лютовала, длилась без конца, забираясь в март и не желая отступать. Никуда от нее не денешься. Только ждать апреля.

Он придет, так же обязательно, как приходят последние злые холода. Его можно ждать, хоть это и тоскливо и скучно, долго. Но он придет.

А вот как ждать того, что неизвестно, будет ли, Ленка не знала. И промаявшись весь последний месяц, поняла — не умеет. И некому научить.

Держа в кулаке смятые цветки, встала, сдвигая на угол стола учебники. Надо выйти, выкинуть, да может быть сделать себе чаю.

Телевизор заболтал громче, зашуршали в коридоре шаги.

— Лена, — мама приоткрыла дверь, не вошла, но встав на пороге, внимательно оглядела комнату, — ты сделала уроки? Чай будешь?

— Нет, — Ленка пошла к двери, открыла ее полностью и прошла мимо матери, включила свет в кухне.

— Я совершенно не понимаю, на что ты снова дуешься. Ну поссорились. В первый раз, что ли? И давно уже. У тебя такой тяжелый характер, просто ужасно. И ты должна понимать, что ты была неправа. А я говорила…

— Угу.

— Ну, может быть я сказала чересчур резко, но чистую правду!

Ленка хлопнула крышкой ведра и повернулась.

— Ты чего от меня хочешь? Никуда не хожу. Делаю уроки. Сижу дома. Какого черта еще надо от меня? Чтоб я прыгала тут и скакала? Песни пела?

Алла Дмитриевна взялась за виски. Тонкие брови страдальчески поднялись.

— Началось! Да, мне интересно, почему ты никуда не ходишь. В твоем возрасте надо общаться со сверстниками, конечно, в разумных пределах, но надо. В секцию записалась бы, спортивную там. Или шахматы. Чтобы культурный досуг, вон у тети Анжелы дочка ходит во дворец пионеров, танцевальная студия, такие все милые девочки.

— Не то что я.

— Да! Именно! Никто из них такого не учудил бы, как ты устроила мне. И после этого еще сидишь целыми днями надутая, как мышь на крупу!

Ленка открыла рот, чтоб снова спросить, ей что — песни петь и танцы плясать, но поняла, язвительный этот вопрос полминуты тому задавала, чего повторяться. Тем более, мама иронии в нем не услышала.