Дискурсивно-профессиональная подготовка

В этих условиях власть обратилась к насаждению религиозных ценностей в общественном сознании, утверждавших представление о сакральной природе верховной власти в государстве. Начало «особому пути» России, таким образом, было положено. Заметим, что ничего подобного не наблюдалось в российской истории на протяжении всего XVIII в. от Петра Великого до Павла I. Все российские монархи этого периода, как и их современники: Фридрих II Великий в Пруссии и даже «король-солнце» Людовик XIV во Франции, активно позиционировали себя первыми работниками в государстве, в духе ценностей эпохи просвещенного абсолютизма, насаждаемых государственным пафосом.

Своеобразие в развитии общественной речи, которое исподволь сказывалось на российском общественном сознании, привело постепенно к возникновению идеи об особом пути, особом служении и особом призвании России, началось, фактически, с царского манифеста 1816 г., воздававшего по окончании войны с Наполеоном честь победы исключительно Богу: «Кто человек, или кто люди, могли совершить сие высшее сил человеческих дело? Не явен ли здесь промысел Божий? Ему, Ему единому слава»31. Вместо развития в сторону преобладания национального пафоса в общественной речи, как это происходило в странах Европы, в России вернулись к пафосу религиозному, который господствовал в общественной речи на протяжении всего времени правления Николая I. Так, в манифесте от 9 февраля 1854 г. об объявлении войны Англии и Франции прозвучало: «… подвизаясь за угнетенных братьев, исповедующих веру Христову, единым сердцем всей России воззовем: «Господь наш! Избавитель наш! Кого убоимся! Да воскреснет Бог и расточатся врази его!»32. Обращение к религиозному пафосу, как атрибуту средневековых общественных отношений, негативно отозвалось на формировании национального самосознания, отбросив страну в развитии на несколько столетий назад.

Поражение в Восточной войне привело к началу масштабных реформ, ускоривших формирование нации, которая с полным основанием воспринимала себя русской, поскольку на пространстве империи именно русский народ к тому времени обладал высокой письменной культурой, а его многочисленность гарантировала нации безопасность от внешнего окружения. Названия добровольных научных организаций имперского периода, начинавшихся, как правило, с констатации национальной принадлежности, говорят сами за себя: Русское географическое общество (1845), Русское общество акклиматизации животных и растений (1864), Русское техническое общество (1866), Русское историческое общество (1866); Русское горное общество (1900); Русское военно-историческое общество (1907); Русский союз психиатров и невропатологов (1908), Русское ботаническое общество (1915), Русское палеонтологическое общество (1916) и т. п. Данный факт отражает тенденции особенно интенсивно протекавшего, начиная со второй половины XIX в., процесса формирования российской нации.

Однако политические и экономические реформы не коснулись положения дел в общественной речи, в которой продолжал господствовать и насаждаться сверху религиозный пафос. В триединой формуле К. П. Победоносцева «Православие, самодержавие, народность», которым в России руководствовались во внутренней политике во второй половине XIX в., доминировали религиозные ценности к явному ущербу для ценностей национальных, оттесненных на третье место после государственных. Не случайно, известные тютчевские строки о том, что «умом Россию не понять», родились именно в это время.

Попытка таким образом сдерживать пар, рвущийся из кипящего котла быстрыми темпами формирующейся российской нации, ничего кроме вреда не принесла. Упорное нежелание рассматривать нацию (в лице которой выступала теперь разночинная интеллигенция, в отличие от дворянства, которое держало пальму первенства до 1825 г.) в качестве со-работника монархии в вопросах государственного управления привело к разделению общества, обладавшей огромным творческим потенциалом, на два лагеря. Часть интеллигенции, которая избрала для себя путь открытой революционной борьбы за власть, была потеряна для созидательной работы государственного строительства; другая избрала путь пассивного сопротивления, настолько критически относясь к государству, что это, по сути, парализовало усилия последнего что-либо изменить к лучшему до 1917 года.

Конечно, взаимоотношения нации и государства нигде и никогда не были идиллическими – во всех странах это была жесткая агональная борьба за доминирование, периодически переходившая в вооруженную фазу. Наиболее развитые европейские государства: Францию, Англию, Германию не раз сотрясали революции, бунты и гражданские войны, в которых постепенно выковывались как организационные формы нации, так и принципы ее взаимодействия с государственной властью.