Диспансер: Страсти и покаяния главного врача

— Господи, да ведь и речка эта ерундовая, и воды в ней кот наплакал — и такие жертвы. Да неужели эту яму нельзя засыпать, обвалить, взорвать, наконец?!

Водолазы словно ждали этого вопроса, замахали возмущенно руками, горестно закивали головами, загалдели:

— Никого это не интересует!.. Никто не занимается!.. — кричал один.

— И чего там в исполкоме думают?.. — риторически вопрошал другой.

А третий и четвертый уже отвечали с готовностью:

— Да ничего они там не думают. Да они там, в исполкоме даже пальчиком не шевелят!..

Разогретые ухой и разговором, они клонились ко мне совсем близко. Справедливость и перегар осеняли их горячие лица, неизреченная правда распирала уста:

— А люди тонут, понял… Не, ты понял?.. Не, в натуре же тонут… И никто пальчиком даже… понял?

— Ребята! — закричал я уже тоже разгоряченный, — я знаю всех сотрудников исполкома, там нет ни одного водолаза, у них и костюмов таких нет, и вообще, кроме перьев и бумаг, у них нет ничего. Как они справятся с этой ямой на дне реки? Их же затянет по вертикали и засосет в горизонтальный ствол! И где же им тогда заседать?! Ребята! Это должны сделать ВЫ!!! У вас есть трос, водолазные костюмы, опыт, квалификация, вы тут — целый отряд, работы немного— люди все же тонут не каждый день. А забьете дыру — так, может, и вообще работ не будет — пейте водку на здоровье хоть целый день!

Энтузиазм сразу потух, а Правда и Справедливость как-то скукожились и растворились в дыме ухи.

— Нас это не касается, — сказали они трезвыми голосами. — Наше дело людей спасать, если кто, скажем, тонет. Кажный на своем рабочем месте. А за все эти дырки и ямы в реке пусть у них голова болит, — и назад, через плечо ткнули большим пальцем правой руки многозначительно в пространство.

Дать четкое определение хорю невозможно, как мы уже говорили, однако иной раз он и сам себя обозначит, произнося свое любимое кредо: «Кажный на своем рабочем месте…». Грамотный хорь даже и правильно скажет: «Каждый на своем рабочем месте», — и пальчик назидательно приподымет. Сие не значит, что каждый на своем месте обязан быть инициативным, ответственным, видеть лес из-за деревьев. Инициатива, ответственность — для хоря буквально вызов, оскорбление и надлом. Зато у других он потребует яростно и властно, и разоблачит, как бы в порыве гражданственного восторга. И сколько же их, этих несостоятельных, но требующих, и сколь разнообразны они на общественной лестнице: методисты жизни, паразиты жизни, алкоголики, иждивенцы, и в том числе: тихие, наивные, наглые, воинствующие, умышленные паралитики, под дурачка, под дурочку, психопаты, словоблуды, жалобщики, анонимщики, дураки набитые, беззаветные, ничего не делающие, с трибун вопрошающие, вопросы задающие, требующие, пугающие, напоминающие, намекающие, жилы тянущие, сами спящие и КАЖНЫЙ на своем рабочем месте!

Хорь практически выверен, статистически достоверен. Он — факт, объективная реальность, частица бытия. Обижаться нельзя, да и некогда. Он говорит: «Дай! Стой! Беги! Повернись! Ложись, молчи, говори, плюнь, глотай!». И даю, и ложусь, и плюю, и глотаю. На ходу, на бегу, не оглядываясь, в темпе. И скорость тоже гасит боль… Это — налог на хоря. А что делать?

— Здрасьте. Я сестра Золотько, який выписан только.

— Здравствуйте. Садитесь.

— Хочу увезти брата у Хмельницк.

— Пожалуйста, увозите.

— Та треба у Кыеве перевезти ево на другий вокзал.

— Так перевозите.

— Та вин же на другом конце города. Той вокзал здесь, а цей аж там.

— Так что вы хотите?

— Та як же перевозить?

— Да я не был в Киеве никогда…

— О то ж оно так, а як жи перевезти?

— Так поймите вы, я же никогда, понимаете, ни разу в жизни не был в Киеве, я…

— Здрасьте.

— Здрасьте.

— Я жена больного Кулика.

— Помню, помню. Разбирал вашу жалобу на поселковую больницу.

— Не могу, не могу простить врачам, почему не поставили диагноза вовремя.

— Да, трагедия страшная, случай почти невероятный. Рак легкого у молодых людей почти не встречается. Кто мог подумать? К тому же у инвалида — после тяжелой травмы грудной клетки… И еще у него — тысяча болезней. Все это прямо на поверхности лежало, бросалось в глаза. Кто мог представить, что там еще одно несчастье.

— На то и врачи, чтобы думать!

— А Вы кто?

— Я маляром работаю.

— Мне трудно вам объяснить сложность данного случая. Вы просто должны мне поверить, если доверяете…

— Да я против вас ничего не имею, вы же диагноз поставили, а почему же врачи не поставили?

— Я специалист, онколог. И потом мне было легче, я смотрел позже, когда картина уже прояснилась, смотрел тенденциозно, с намерением…

— А зачем резали, если напрасно все?

— Ему вскрыли грудную клетку, надеялись убрать опухоль, но было уже поздно — опухоль разрослась далеко.

— А если далеко — зачем резали?

— Чтоб узнать, что далеко, надо вскрыть сначала грудную клетку, без операции не узнаешь… не всегда узнаешь… Хотелось же спасти вашего мужа, все хотелось сделать для него.

— А почему ж не сделали?

— Потому что у него рак. Не все формы рака лечатся сегодня на земном шаре. Человечество пока еще не все знает о раке, не все мы умеем пока…

— А мне что делать теперь?