Диссиденты, неформалы и свобода в СССР

Агонизировавшая редакция «Нового мира» отметила почвенников как нового противника. Заместитель Твардовского А. Дементьев выступил против В. Чалмаева. На этот раз «Новый мир» оказался ортодоксальней противников, так как критиковал почвеннические тенденции с позиций советского патриотизма и коммунистического интернационализма.

Дементьев осторожен. Он совсем не против борьбы с западными буржуазными влияниями – если они буржуазные. И мещанские нравы «Новый мир» тоже не поддерживает. Более того, Дементьев стоит на страже марксистско–ленинской идеологии, защищая ее от влияния «идеалистических тенденций» и национализма. И тут есть, за что покритиковать В. Чалмаева. Что за сокровища, «накопленные предками», он противопоставляет современной культуре? «Словно из мешка сыплет наш автор такими выражениями, как «священный идеализм», «стихия духовности», «идеальность верований», «всеосеняющая, выводящая умы к огненным страстям идея», «неразменная духовная сущность», «Русь изначальная, не тронутая «суетой», «цивилизация души», «смерчи страданий и дум»… Фразеология особенная, витийственная, корнями своими уходящая разве что не в церковное красноречие» [479].

Дальше – больше. Чалмаев, понаделав фактических ошибок, покусился на авторитет и передвижников, и революционных демократов. Его сочувствие отдано не им, «а «патриотам–пустынножителям», «патриотам–патриархам», «реформаторам церкви», «духовным ратоборцам» [480]. Говоря о Горьком, Чалмаев ухитрился прославить «народную буржуазию», но ничего не сказать о революционном рабочем, образ которого как раз и создал Горький.

Это «почвенническое» понимание патриотизма и народности [481]. Слово произнесено. Национал–патриоты примут его в качестве одного из своих самоназваний.

В. Чалмаев не одинок, речь идет о целом направлении. Вот, и В. Кожинову 30–е гг. XIX века нравятся больше, чем времена революционных демократов. Это понимание истории и культуры А. Дементьев клеймит со строгой ортодоксальностью: «Ведь не думают же В. Чалмаев и В. Кожинов, что деспотизм и реакция способствуют развитию литературы и искусства?» [482]

Критикуя догматиков–коммунистов за «урезание» культурного наследия, новые почвенники точно также «урезывают» его, но теперь не в пользу революционеров, а против них. А. Дементьев предлагает «взвешенную» позицию: «Наше национальное наследие богато и многообразно, и нет никаких оснований его обеднять, урезывать, ограничивать» [483]. Это – последнее предложение компромисса почвенникам, обнаружившим свою оппозиционность: можно расширять рамки свободы – каждый на своем направлении. Но такая мультикультурность неприемлема для почвенников.

А. Дементьев не верит, что В. Чалмаев пишет о прошлом (и правильно не верит), поэтому отвечает о настоящем: «в основе современной борьбы «России» и «Запада» лежат не национальные различия, а социальные, классовые. При этом имеется в виду, что в капиталистическом мире (как в свое время в дореволюционной России) есть две нации в каждой нации, две культуры в каждой национальной культуре». И далее категорично: «Иной подход ничего, кроме вреда, принести не может» [484].

Чтобы доказать безопасность «ветра с Запада», «Новый мир» продолжает гнуть ортодоксальную линию: «Советское общество по самой социально–политической природе своей не предрасположено к буржуазным влияниям» [485]. Значит, буржуазного влияния можно не бояться, а другое влияние с Запада следует только приветствовать.

При этом А. Дементьев показывает, сравнивая цитаты, что для В. Чалмаева в дореволюционной России – и буржуазия хороша, а на Западе – и народ плох, превращен капиталом в «толпу одиночек, помышляющих только о простеньких бытовых потребностях» [486]. Отсюда строгий вывод: «В статьях В. Чалмаева понятия «Россия» и «Запад» носят внеисторический и асоциальный характер» [487]. Дементьев считает неискренними попытки Чалмаева ритуально отмежеваться от произведений еще более крайних почвенников, воспевавших старую «Русь» (критика стихов В. Цыбина) [488]. Во всяком случае – В. Чалмаев – это не крайность, а скорее авангард почвенников.

Влияние почвенников в литературе растет, А. Дементьев с тревогой фиксирует, как они поддерживают друг друга в печати то рекламой, то совместным отпором критикам. Если В. Чалмаев изложил позитивную программу этого течения, то критик М. Лобанов рисует образ его врага. Это «просвещенное мещанство» (любимец «Нового мира» А. Солженицын бросит позднее кличку «образованщина»). Это «что–то магнитафонно–стегающее, с гнусавинкой», это «блеск интеллектуальной синтетики», потребительство и космополитизм [489].