Дома в новой части города вновь поразили пестротой, контрастирующей с унылыми пейзажами и пустырями старого района, где располагалась моя гостиница. Я словно угодил в филармонию, где выступал симфонический оркестр маляров. Если человечество все-таки вымрет, то археологов будущей расы, несомненно, будет волновать загадка пестрых развалин в Заполярье. Не исключено, что спишут на рептилоидов или кого-то вроде них.
Один тротуар, точно врезавшись в препятствие, обрывался розовой стеной пятиэтажки.
– Тоже инициатива мэра, полагаю? – сказал я. – Раскрасить дома?
– Само собой, – сказал Рыжов. – Каменский, как в должность ступил, сразу издал указ. Глаз радует, да и мотивация повышается. Воля к жизни.
Я вообразил, как изголодавшиеся по солнцу жители, сходящие с ума затяжными полярными ночами, принимают безумное решение поклоняться радуге, о которой наслышаны по мифам и которую никогда не наблюдали воочию. Тайным голосованием избирают маляров. Когда те исполняют свое предназначение, несчастных триумфально казнят, утопив в громадных чанах с краской и прочитав над ними молитву.
Повсюду мелькали привычные уже цитаты на уличных щитах, которые, как осколки цивилизации, угрожающе восставали над грязными высокими сугробами.
«Дети святы и чисты. Нельзя делать их игрушкою своего настроения».
«Чтобы быть вполне счастливым, недостаточно обладать счастьем, надо еще заслуживать его».
«Величайшее счастье не считать себя особенным, а быть как все люди».
«Принцип ограничения – единственно спасительный принцип на планете».
Чтобы убедиться, что зрение меня не подвело, я прочел повторно. «Сурен» не исчез.
– Гордость нашей архитектуры – больница. – Рыжов показал из окна на здание, белое и высокое. – Четырнадцать этажей, тысяча коек, сверхмощное оборудование. Прорыв, особенно если учесть, что построена на вечномерзлом грунте. Когда мэр заболел, его хотели переправить на материк, а он возразил: «Нет! Буду выздоравливать здесь, у себя дома».
Я едва не спросил, не в общей ли палате мэр выздоравливал.
Дальше перед взором выросло строение, расписанное в красные и оранжевые тона и напоминавшее тем самым заправку «Шелл». По широкой площади и автоматическим дверям на входе я бы принял сооружение за торговый центр, если бы не тотальное отсутствие окон, рекламных вывесок и прочих опознавательных знаков.
– Это склад? – поинтересовался я.
– Реабилитационный центр.
– Неужели у вас столько наркоманов?
– Это не обычный реабилитационный центр, – пояснил психолог. – Сюда направляют тех, кто утомился. У кого стресс или горе личного свойства. Наподобие санатория. Тут страждущие обретают покой и поддержку.
– Страждущие. Хм.
– Пациент – некорректное слово, даже обидное, – сказал Рыжов. – Отдыхающие – неточное, потому что в реабилитационном центре не отдыхают.
Психолог затормозил у бревенчатой избы, затерявшейся среди пестрых пятиэтажек. Она смотрелась как запряженная в телегу кобыла на автостраде.
– Первый дом Нертенгговы. Ныне музей, – сообщил Рыжов.
Он заплатил за билеты и сам взял на себя функции экскурсовода.
По рассказу моего проводника, более полутора столетий назад на территории нынешнего города образовалось поселение добытчиков меди и золота. Не все выдерживали тяготы и лишения сурового Севера. Некоторые авантюристы замерзали заживо, некоторые кончали с собой, не в силах выносить холод и неудачи в поисках. На их место с материка прибывали новые смельчаки. Добыча полезных ископаемых затруднялась столкновениями с коренными жителями этих земель, ненцами и долганами, считавшими местность священной. Рыжов так увлекательно излагал историю противостояния аборигенов и старателей, восхваляя отвагу последних, что мне сразу вспомнились северные рассказы Джека Лондона. Не исключено, что часть материала психолог взял именно оттуда.
Второй знаменательный этап в освоении Севера составили концентрационные лагеря в Заполярье. Заключенные и основали Нертенггову, а многие амнистированные остались тут жить. Город наполнился горняками, шахтерами, молодыми энтузиастами. Неподалеку обнаружились богатые источники никеля, кобальта, платины.
Производя самые большие по государству объемы цветных металлов, Нертенггова стабильно входила в десятку самых загрязненных в мире. Те, кто побогаче, уезжали на материк. Не располагавшие такой возможностью травились суррогатным алкоголем, кололись, находили свободу в самоубийстве. Ситуация радикально изменилась с приходом мэра Каменского.
– …на службе выдают абонементы на фитнес и в бассейн. Скоро Нертенггова воспитает поколение лучших в стране спортсменов, а после подарит нам олимпийских чемпионов… – Рыжов точно выступал с трибуны.
Мы вернулись в «ниссан». Прохожих было мало. В куртках и шубах, с шарфами на пол-лица, они двигались навстречу ветру, чуть наклонив лоб вперед, словно с намерением пободаться со стихией.